Русская сказка. Избранные мастера

— Как же мы будем эту лавочку строить? «Хозейку взять невозможно; здесь оставить — пора́то хороша, к ей люди подобьются. Вот и печалуется день и два ходит, печалуется. Она и спрашивает:

— Што вы, господин, ходите эдакой туманной?

— А как будем лавочку строить? Тебя оставить дома не смею: с умом жить не сумеешь. А людей послать, дак много утраты будет.

Она говорит:

— Срежайся ехать! Буду одна жить, сама себе сохранна.

Одела ему сорочку беленьку:

— Если сорочка бела замарается, то я с ума сбилась, а если рубашка бела, дак живу крепко, исправильно.

Вот он и уехал в Пруссию-город ставить лавочку. И живет поживает, может, и с год време, а рубашка на ём бела, как снег. Он стал торговать. У его товар вовсе хорошо идет, а у иных купцей — плохо. Другие купци его не любя, королю доносят, што он волшебник, волшует: у его товар идет, а у нас нет.

Этот король собрал пир и на пир созвал торговых людей там-каких нибудь генералов, хрестьян и всякого звания людей и этого купця созвал на пир.

У него рубашка вся бела, бела как снег. Стали пировать и жировать, потом пошла гулянья. Потом они стали бороться и все прибились и все припотели, и все припатрались: этот купец со всеми переборолся, у его рубашка все бела.

Король сочтил его волшебником знатливым: знат много, — нать его в тюрьму.

— Зачем жа вам меня запирать? Никак я не волшебник. Мне рубашку жена надела. Если как с умом живет, все рубашка бела, а если забалует, дак и рубашка замарается.

Король того не внимает. Его в теремной замок.

Потом и удумал к хозейке послать слугу верного.

Дал сто рублей денег.

— Поезжай, подбейся к ней. К хозейке еговой! Слуга и поехал в город.

— Из Пруссии! Из Пруссии приехал! Куда ему фатера? Нать штоб чисто, бело! К этой купцевой хозейке его на фатеру.

Купцева хозейка: «пожалуйста, милости просим!» Чужестранного человека поит кормит, чаем, кофием, всем угошшает.

Он и стал ей говорить:

— Эки вы хороши, эки вы ненаглядны, как вы жить можете без мужа? Вот я дам сотню денег, не можете ле со мной позабавиться?

Она говорит:

— Грех! Большой грех!

Он говорит:

— Да што ты, што ты. Да твой муж не так живет, мы про его знаем, он близко.

Она и согласилась, взела сотню денег у его. Пошла во спальню. Он и говорит:

— Вались, говорит, ко стенке!

Она отвечает:

— Я никовды со своим мужем ко стенке не сплю, ложись сам, а я на краю.

Он и повалился, бажоной, ко стенке. Она раздевалась, да помешкала немножко, валиться стала, — у ей там были пружины; пружинки толконула, — он сейчас полетел у ей вниз в погреб.

Вот она ему дала за дурные слова, как свинину режут, дак таку пишшу дала. Дала веретено, куделю и прялку. Приказала напрясть нитку тонку, как шолчину, дак пойдет тебе пишша хороша тогда. Он престь не умеет. Бился, бился, потом напрел нитку, как шолчина. Потом пошла ему пишша хоро́ша.

Король там его ждет. Нету посыльника: вот он там гуляет, вот забавляется!

Ишша ждет:

— Вот такой, сякой уехал, гуляет верно там с ей! Другого пошлю, ишша верней и лучша! Триста денег дам!

У купца все рубашка бела.

Другого послал посыльника. Другой таким же случаем приехал в город: к ей подбиваться стал:

— Эка ты красива, эка хороша! Не можно ле с тобой позабавиться? Вот тебе триста денег.

Она с им таким же побытом в спаленку пошла, да бух его в погреб!

Одному пишша уж хороша идет, а другому ишша худа пишша.

Король весь прихлопотался. Хлопочет, хлопочет: куда девались, нету, нету.

— Гуляют там видно с ей! Сам поеду!

Посмотрел, у купца рубашка все бела.

— Накладу ящик денег, неужели нельзя подбиться к этой хозейке?

Вот и поехал сам в тот город, в тую деревню.

Народ:

— Из Пруссии король! Из Пруссии король! Куда ему фатера? — Фатера ему у купцевой хозейки: у ей чисто, у ей бело!

Ну, вот и у хозейки.

Хозейка принимает хорошо, поит и кормит. Она его чаем, кофием, всякима напитками угошшает.

Он стал ей говорить:

— Эки вы хороши, да эки вы красивы! Возьмите эдакой яшшик денег, согласитесь со мной! — говорит король.

Она говорит:

— Не соглашусь. Поежжай на полсутки в город, а я схожу к бачьку-духовнику, спрошу, простимой ле грех. Как простимой, дак соглашусь, а непростимой, дак и на деньги не обзарюсь.

Он и уехал. Вот она и пошла к бачьку. Бачько выходит из байны: запарел, заруменил. Она и говорит: «Простимой ле грех из-за мужа согрешить?

А он и говорит: «Непростимой, большой. А согрешим со мной, дак грех не будет, за нас мир замолит!

Она говорит!

— Приежжай часу в девятом вечера!

И вышла.

— Пойду схожу к благочинному!

Пришла к благочинному.

— Простимой ле грех из-за мужа согрешить?

Благочинному эта красавица нать:

— Нет, непростимой большой грех, а со мной, дак не будет грех: епархия замолит!

— Приежжай в часу десятом!

Пошла к архирею:

— Простимой ле грех из-за мужа согрешить?

Архирей тоже на эту красавицу обзавидовал:

— А согрешим со мной, дак вся империя замолит.

— Приежжай в часу одиннадцатом!

Она ушла домой.

Там она яшшик опорожнила и склала деньги куда ле.

Вот живет, поживает. И звонок у ворот.

— Кто, кто приехал?