Русская сказка. Избранные мастера

Вот они пожили хорошее времё. Она видит, што женщина хорошая, продувная. Вот он услышал, што дедья отправляются к царю с подарками. «А, дедья́! И я с вами пойду». — «А ты с чем пойде́шь, племе́нник?» — «А я — говорит — возьму блюдо смоленое, подойник, вихоть». — «А совесть дозволеет, так пойдём?»

Вот она ему и подарок справила. И наказывает ему: «Ты не хапи́

ни мной ни товаром, а то у тебя ни жены не будет ни товару!» Вот сейчас пошли. Дедья подарили царя заморскими подарками разными. А оне его с благополучным приездом проздравили. И он их отдарил.

А он у дверенки стоит. «Ты што?» — «А я, ваше величество, вот чем занимаюсь: этот товар идет везде — и для скота, и для людей, и для пароходу, и для городу, и для деревни». А Ванюша его и манит. Царь и говорит: «Ступай, Ванюша, в залу, я тебе пару слов скажу».

Зашол в залу, скидал все сверху, только поднос серебряный остался в руках. И дарит царя шести́ми камнями драгоценными. Государь это ладит подарок взеть, да на ногах не мог устоеть. — «А што же, ваше величество?» — «Да дорог подарок. Наше цярство и двух камней не стоит, а даришь шестими. А не оставляешь себе ими́нья такого, а все мне отдаешь?» — «А у меня, ваше царское величество, дома-то большое ими́нье есть, большое количество. У меня двенадцать бочек сороковок полные!» — «Да где ты этот товар промыслил?» — «А у меня жонка; за границей женился, а это жонкино ими́нье есть!»

Вот его государь из купецецкого званья и выключил, в капитаны пожаловал. Он пошел домой и пи́сенки запел. Стречает его жонка. «Ах — говорит — кошка скребёт себе на хребёт; а рано пташечка запела, да кабы кошечка не съела бы. Да ты меня решил да и себя решил!»

А государю захотелось отнять. Этот царь собирает пир; и назвал на этот пир кне́зей, бояр, купцей и богатырей, и служашших людей. — «Куда прикончить этого человека, а жена мне хочется взеть?»

Вот в этом пиру большой хоронится за среднего, а средней за ме́ньшего, а от ме́ньшего ответа нет. Выходит этот старичок о седьмом десятке и говорит: «Ваше царское величество! На него большие вины нет, попустому крестьянские крови проливать грех. Есть — говорит — царство за тридеветь земель, за тридеветь озёр. Тридесятое царство, публишное королевство. А не пожалий ты служащих полк целый необуцёных, а его за старшего, за артельщика».

Вот его и призвал на лицё на свое. «На што же я требуюсь, ваше царское величество?» — «Ты как чину получил, так чину должен и служить. Полк солдат новобранцев, вот тебя нужно послать за артельщика в то место».

Только ему слободы — обратиться в дом, у матере благословенье взеть, да с жонкой проститься. Вот пришол, простился да и марш в ход. Жона только платоце́к свой в карман поло́жила. «Слезы утрёшь», говорит.

Этот топериче пошол в ход. Всё вода и вода. «Ах, какая у меня была прежде жонка, какое у меня было ими́ньё! — А теперь я вижу перед собою нёбо и вода. Теперь протер бы свои слёзки да жаль платоце́к. Погляжу, на платоце́к, как на родимую жонку». Взял и привязал. Вот тут он их и забыл, этот платоце́к.

Вон это царство вышли на публишную

пристань, стали без всякого стесненья. Мосты подъёмные опустили, а на пристане́ два молодца прямо домой оборотились. Отцю и матере: «Мы из Расеи карапь запустили!» — «Да вы зачем запустили? Я тридцать лет ничего не запускал, а вы запустили! Может-быть какого-нибудь неприятеля с миной!» — «А потому што мы худого не обрекаем на этом корабле. Тут есть именной платок нашей сестры. Хороший признак!»

Вот государь с государыней посмотри́ли с крыльца. «Верно, наша — говорят — форма!» Сейчас с разными подарками пошли товар стричеть. И спрашивают на этом корабле: «Кто есть за хозеина?» — «За хозеина — я», говорит. «Где же ты етот платоцек взел?» — «А у меня — говорит, не краденый, а жонкин!» — «А где ты жонился?» — «А жонился я за море́ми». — «Пожалуйте ко мне в зало!»

Ну, как его по изводу по́слали, он всех новобранцев и распустил. Все благодарить его: кто и два ми́сяца послужил. Он и три года гостил на жониной родине. А она у них потерялась четырнадцати лет на петьнадцятом. Прогостил он у них три года, а ему не больше как за три мисяца показалось. Вот тоже обращается на свою родину. «Ты, милой, уве́довай нас письмом. Наш адрес знаешь, а мы твоёго нет».

Вот он приехал на свое место, и у них где постройка была, сожжёно место, все похишшено. «Пойду я к синю морю, да потону. Какая у меня ими́нье было, какая у меня жонка! А теперь нет ничего!» Лег я — согнулся, встал — стряхнулся. Нет — говорит — не потону. Одна голова — не бедна, а бедна так одна!»