Русская Вандея

Из Камышина, где ген. Покровский публично повесил пять комиссаров, части Кавказской армии отошли еще раньше. Теперь пришлось оборонять уже самый Царицын.

23 августа красные войска, во главе с отрядом матросов, яростно штурмовали свой павший Верден. При отбитии атаки, по словам самого командарма ген. Врангеля, пленных почти не брали: матросы, не желая сдаваться в плен, кончали жизнь самоубийством[123].

Штурм отбили, причем много помогли английские летчики. 1 сентября они совершили два полета неприятельских гидропланов у Дубовки, где сбросили 656 фунтов взрывчатых веществ и сделали до 800 выстрелов из пулеметов[124].

Север Дона опять дрогнул, подвергшись нашествию врага.

Опять скрипучие стаи повозок, нагруженных казачьим добром, потянулись, как журавли, к югу, порождая панику в глубоком тылу.

Радужное настроение, навеянное «полетом донской стрелы», как рукой сняло. Еще не так давно обыватели рисовали картину переполоха, который творится в Совдепии в связи с мамонтовским рейдом. Газеты писали, что Совнарком уже ведет переговоры с Китаем о предоставлении там убежища советским верхам. Писали, что народные комиссары живут в поездах, готовые бежать из России.

А теперь сами граждане белого стана дрожали как листья осины.

Успехи добровольцев, занявших Киев, быстро перестали радовать. Мамонтова, пугавшего Москву, забыли.

В стольном городе Дона царила скука и затаенная боязнь. Ведь если наступают большевики, значит, казаки колеблются.

– Как дело на фронте? Казаки митингуют? Бросают оружие? Ведь Хоперский и Усть-Медведицкий округа заняты? – глухо шушукались обыватели[125].

– Родной край в опасности! – панически заголосил 20 августа ген. Богаевский и объявил мобилизацию всех «иногородних» до 40‑летнего возраста включительно[126].

Впрочем, он скоро спохватился, – сам или по указке других, – и 28 августа издал другой, успокаивающий приказ[127]

:

«Снова, как прежде, появились мрачные слухи и сплетни о нашем положении на фронте, распускаемые трусливыми обывателями и очевидцами, о которых недаром сложилась поговорка: «врет, как очевидец». Положение на фронте, действительно, серьезно, но далеко не катастрофично. Больше бодрости и спокойствия! Обычная на войне смена успеха и временных неудач. Есть полная надежда на то, что блестящие боевые действия ген. Мамонтова в тылу красного фронта, в связи с успехами Добровольческой армии и спокойной стойкостью Донского фронта, скоро обратят временный успех красных злодеев в полное их поражение».

В этом приказе ген. Богаевский, подобно известной героине Гоголя, в первую очередь высек самого себя.

Доморощенный донской политик, член Круга, полковник генерального штаба Сисой Капитонович Бородин, тоже предсказывал близкий конец наступления красных на Донском фронте. А почему так должно быть, тому следуют пункты:

1. Нами захвачен приказ командующего 10‑й советской армией Клюева, в котором он угрожает преданием военному суду начальникам дивизий за недостаточно энергичные действия в период с 14 по 19 августа (нов. ст.).

2. Прибывающие с колчаковского фронта части в боевом отношении не лучше ранее бывших частей 10‑й армии.

3. Советские войска несут очень большие потери.

4. Красным командованием принимаются меры к увеличению числа красных бойцов.

– А потому, – делал не совсем логичный вывод из этих посылок Бородин, – временный успех красных скоро превратится в поражение[128].

Логика у Бородина вообще хромала не только в этой статье.

– Мои разъезды уже доходили до Рязани, были взяты Богоявленск и Раненбург; до Москвы оставалось 260 верст. И мы вошли бы в Москву, если бы не особые обстоятельства на фронте Донской армии, – хвастливо говорил впоследствии Мамонтов[129].

Если бы да кабы…

Спасась от зажима в тиски, смелые налетчики бросились на юг, очень искусно заметая свои следы. Красное командование не всегда знало, где находится вражеский корпус, который иногда совершал переходы по 50—60 верст в сутки.

Под Воронежем, наконец, Мамонтов встретился с частями ген. Шкуро. Рейд был кончен.

Всего «донская стрела» пролетела за полтора месяца 2040 верст[130].

Основной цели Мамонтов не достиг. Москвы не взял налетом.

Но советские тылы изрядно потрепал. Это ему и поставили в заслугу.

Возвращение Мамонтова на Дон напоминало прибытие триумфатора.

Громадную, ценную добычу привез он в дар войску Донскому. Чего в ней не было, – тысячи золотых и серебряных вещей, иконы в золотых окладах, церковные сосуды, жемчуг и бриллианты.

Это сокровище, официально названное «мамонтовской добычей», впоследствии за границей долгое время являлось яблоком раздора между донским атаманом и народными избранниками. Первый, однако, ухитрился завладеть золотым руном и «загнал» его итальянцам[131].

Шестьдесят породистых коров, захваченных в совхозах, новоявленный герой принес в дар станице Нижне-Чирской, в которой он в 1918 году поднял удачное восстание против большевиков и которая избрала его за это в почетные казаки.