Русские на Афоне. Очерк жизни и деятельности игумена священноархимандриата Макария (Сушкина)

На этот вызов отцов Ильинского скита о. Иероним не замедлил дать ответ, в котором обстоятельно и откровенно высказал свой взгляд на происшедшие события и на личность о. Иннокентия. «Случайно мы, – писал о. Иероним, – завлеченные в дела вашего скита, много и незаслуженно пострадали и за то собственно, что мы истинно желали добра скиту св. пророка Илии и всеми силами еще сейчас по смерти старца желали вам мира и любви с о. Иннокентием. И кто весть? Быть может, по услышании вами нашего совета вы бы примирились с о. Иннокентием и тогда же бы мог утвердиться порядок, которого вы достигли чрез ужасные скорби и душевные потрясения. Но Господу, видно, угодно было, чтобы вы прошли чрез горнило скорбей. Справедливо, что переписка о. Иннокентия для вас должна казаться неправильною и тяжелою, но поставьте себя на точку о. Иннокентия. Я не хочу защищать его (скорее я мог бы пользоваться временем, по-человечески судя, отплатить о. Иннокентию за некоторые противодействия обители во время некоторое), но, по совести моей, скажу вам: не должно вам и всей обители вашей забывать деятельности и двадцатишестилетних трудов о. Иннокентия для пользы скита. Возьмите его нравственную сторону:

ведь одно слово его согласия могло поставить его иеромонахом, игуменом обители вашей еще при старце, ибо этого желали старец, монастырь и архимандрит Климент, но он устоял против этого, сознавая себя недостойным. Следовательно, нужно оценить достоинство человека. Теперь же ведь он желает участвовать в трудах ваших, как при покойном старце. Скажу откровенно, при его благоразумии и сметливости, вы многое найдете для скита полезного, и, конечно, состоя в вашем к нему доверии и расположении, он никогда не захотел бы вести своих переписок. Как человек, он чувствует себя оскорбленным, обиженным и презренным

, а последнее, по немощи человеческой, и заставило вести оную. Это-то меня и заставило сказать вашему монаху о успокоении о. Иннокентия, чтобы таковым поступком вам самим и всему обществу быть спокойным или, как видно из копии писем, что он желает иметь для успокоения своего келлию вне обители[245], дайте ему – лишь бы не нарушался ваш порядок. Что же касается до письма о. Макария, то успокойтесь: письма наши к Гладкову есть ничто более, как прошение,

чтобы не разрушился заведенный теперь порядок, и прошение продолжения оного. Сам о. Иннокентий свидетельствует в одном из писем к Гладкову, что мы более не взойдем в дела вашего скита, да поистине мы не находим времени свои дела производить как следует, а не только о посторонних толковать. Подтверждаем и вам, если я выразился несколько в пользу о. Иннокентия, то это более ничто, как желание вожделенного мира в обители вашей, о чем просим и молим Господа и Пречистую Его Матерь»[246].

Окончательное примирение о. Андрея с о. Иннокентием, однако, не состоялось, и о. Иннокентий не был восстановлен в своей должности, как советовали о. Андрею старцы русского Пантелеимоновского монастыря. Это обстоятельство заставило о. Иннокентия выехать из скита св. пророка Илии и отправиться в Россию, где он в Киеве и скончался в 1878 году. Недолго, впрочем, усидел «на шатком троне» дикея русского Ильинского скита и сам о. Андрей, уступив его чрез семь лет своего неспокойного правления[247] преемнику своему о. Товии, избранному в настоятели 8 сентября 1879 года. О. Андрей, отказавшись от настоятельства, совершенно вышел из состава братии скита и удалился на безмолвие в одну из пустынных келлий, где благополучно здравствует и доселе.