Русские поэты второй половины XIX века

Где бы ни упалоПодле ручейкаСемя незабудки,Синего цветка, —Всюду, чуть весноюЗагудит гроза,Взглянут незабудокСиние глаза.В каждом чувстве сердцаВ помысле моемТы живешь незримым

Тайным бытием…И лежит повсюдуНа делах моихСвет твоих советов,Просьб и ласк твоих.

Впечатление впечатлению рознь, и в ином мгновенном прямо открывается и выступает вечное. К. К. Случевский, оставаясь импрессионистом по форме своего творчества, мог тем не менее написать и такое глубокое и трогательное по содержанию стихотворение:

Промчались годы. Я забыл,Забыл я, что тебя любил,Забыл за счастием в гоньбе,Что нужен памятник тебе…Я жил еще; любил опять!И стал твой образ вновь мелькать,

И с каждым днем в душе моейПришлец становится ясней..Теперь я сам, как погляжу,Тебе гробницею служуИ чьей-то мощною рукойПоставлен думать над тобой.

Пришлось бы слишком злоупотребить выписками, если бы я хотел привести все удачные и характерные стихотворения г. Случевского. Ограничусь еще одним стихотворением, как самым глубоким и оригинальным образчиком его поэзии, и двумя строфами из другого, замечательными по силе стиха. Вот сначала эти строфы:

Мы отошли, – и вслед за намиВы тоже рветесь в жизнь вступить,Чтоб нами брошенными снами

Свой жар и чувство утолить.И эти сны, в часы мечтанья,Дадут, пока в вас кровь тепла,На ваши ранние лобзаньяСвои покорные тела.

От таких стихов не отказался бы и Лермонтов. А вот самая глубокая и значительная из всех мыслей-импрессий г. Случевского:

Есть в земной природе облики невидимые,Глазу незаметные, всюду существующие,Горячо любимые, сильно ненавидимые,Мир в подлунном мире тайно образующиеВ сильные минуты, в важные мгновеньяЖизни эти облики сразу означаются:

В обаянье подвига, в тяге преступления,Нежданно, негаданно духом прозреваются…То, чего нет вовсе, видимым становится;В тишине глубокой разговоры чудятся;Если что-то сделаешь, если что-то сбудется.Ну, и надо делать!.. при таком решенииЦелый мир обманный в обликах присутствует;Он зовет на подвиги, тянет к преступлению —И совсем по-своему на дела напутствует.

Жаль, что это замечательное стихотворение испорчено неосновательным по смыслу и неуклюжим по форме восклицанием: «Ну, и надо делать!..» Почему же надо, если эти тайные облики тянут иногда к преступлению и напутствуют на злые дела? Если «обманный мир» совсем завладел нашею волей, то внушаемые им дела совершатся и без нашего «надо»; а если воля еще сохраняет свою самостоятельность, то ясно, что ей надо сопротивляться наваждению, а не следовать ему.

В задачу моей заметки не входит разбор двух прекрасных поэм г. Случевского: «Поп Елисей» и «В снегах», а также его полудраматических и полуэпических опытов. Последние я нахожу неудачными. Об этом, конечно, можно спорить. Но в «Мелких стихотворениях» есть бесспорные маленькие ошибки, которые следует непременно исправить в случае нового издания. В рассказе «Дьячок» дважды упоминается о иеромонахе в панагии, тогда как панагия есть отличительная принадлежность епископов, и иеромонах в панагии – все равно что обер-офицер в генеральских эполетах или камер-юнкер с ключом.

В стихотворении «Ипатия и Кирилл» Александрия почему-то называется «в ряду столиц младенец-город», хотя она тогда была старее, чем теперь Москва, – и в описании города упоминается наряду с храмом и синагогой костел. Этим польским словом называют у нас иногда римско-католические храмы в отличие от греко-российских, но что должен означать костел в Александрии V века – остается совершенно непонятным. Впрочем, такие досадные недосмотры следует ставить в указ не самому поэту, а тем его невнимательным друзьям, которым он, без сомнения, читал свои стихи прежде их печатания.