Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века

Чувство национальной гордости, которое часто испытывали русские студенты в Гёттингене, подкреплялось и упоминаниями о недавних военных успехах России. Так, профессор всеобщей истории А. Геерен, рассказывая о победах Суворова в Италии, назвал его «русским Ганнибалом». «Товарищи оглянулись на меня, — пишет Александр Тургенев, — русское мое сердце трепетало от радости, и я гордился именем Русского». Как и многие в Европе того времени, Геерен был страстным поклонником русского полководца: в его научной коллекции редкостей находился кошелек Суворова, бывший с ним под Измаилом, и профессор охотно демонстрировал его на лекциях студентам. В кабинете Геерена, по рассказу Тургенева, среди немногих портретов было изображение Петра I[453]

. Еще один гёттингенский профессор этих лет, специалист в области истории статистики европейских государств Г. Грельман был также увлечен фигурой Петра Великого и даже вел особый курс лекций, посвященный жизни русского царя.

Русские студенты начала XIX века четко осознавали все новые положительные качества, благодаря которым Гёттингенский университет выделялся среди всех остальных немецких университетов с их средневековыми пережитками, т. е. те черты, которые впоследствии войдут в облик «классического немецкого университета». Эти преимущества — изобилие профессоров и богатый выбор предметов и курсов, обеспечение ученых всем необходимым для научной работы и т. д. — подробно перечислял в своем письме в январе 1803 г. И. А. Двигубский: «Что касается до здешнего университета, то он по справедливости считается первым в Германии. Теперь в нем 83 Профессора, из которых 52 пользуются королевским жалованием. Некоторые из них получают более 2000 рублей, считая нашими деньгами, а другие менее, но менее 500 рублей никто не получает. Сверх того, всякий из них получает за свои лекции от каждого студента так называемое Honorarium от 8 до 16 рублей и более за полгода: и кто лучше преподает свои уроки, у того и студентов больше; ибо здесь несколько Профессоров читают одну и ту же часть. В здешней Библиотеке считает более 200000 книг; в том числе очень много русских, которые присылает барон Аш. Все книги расположены по наукам: ими можно пользоваться всем, ибо Библиотека четыре дни в неделю отворяется на один час, а в среду и субботу, зимою на два часа, а летом на три: для чего при ней кроме Библиотекаря и Суббиблиотекаря определены 6 кустусов, которые в назначенные часы должны быть в Библиотеке для выдачи книг, которые можно и домой брать, выключая большие периодические сочинения и дорогие картины». Дальше Двигубский переходит к описанию кабинета натуральной истории, химической и физической лаборатории, ботанического сада, обсерватории и повивального дома[454]

.

Общее восхищение устройством Гёттингенского университета давало в то же время возможность студентам делать и очень точные конкретные замечания по ходу реформ народного просвещения в России, за которым они очень внимательно наблюдали, ловя каждую новость из приходивших к ним газет. Так, направление преобразования российских университетов, обозначившееся после принятия в России в начале 1803 г. Предварительных правил народного просвещения, далеко не во всем устраивало Александра Тургенева. Интересно при этом, как он противопоставлял немецкие и гёттингенские образцы, говоря о намеченной перемене в управлении Московским университетом (когда вместо прежнего директора встанет ректор, избираемый из профессоров): «Очень больно, если он будет образован на немецкий манер. У нас, кажется, совсем нельзя без Директора. Здесь Проректор совсем не то, что у нас должен быть директор; он не имеет никакой власти над учащими и не входит ни в экономическую часть Университета, ни в ученую, а только смотрит за поведением студентов. Должность же нашей канцелярии и Директора исправляет здесь Ганноверское правление; оно выписывает Профессоров и распределяет им жалование»[455]. Таким образом, опыт обучения в Гёттингене позволил Тургеневу сразу же распознать недостатки в готовившемся университетском Уставе 1804 г., которые будут постепенно устраняться уже в 1830-х гг., в ходе последующих реформ Уварова, стремившихся приблизить облик российских университетов к классической гумбольдтовской модели[456].