Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода)

Таня однажды побывала в музее, и единственная картина, которая ее привекла, была картина Шагала, на которой изображен мальчик в одном ботинке, висящий вниз головой. Таня не сильно переживает смерть тридцати женщин и детей в результате взрыва бомбы. Но это не значит, что она бесчувственна. Ей однажды случилось плакать пять дней подряд, вместе со всей планетой, над смертью принцессы Дайаны. Я сам читал в одной газете, что 11 сентября потрясло сердца людей столь же тяжело, как смерть принцессы. В "Четвертой сестре" натурализм связан с сюрреализмом, и здесь тоже трудно указать, чем одно отличается от другого.

Чехов сомневался в своем праве моральном праве писать, коли он не в силах был ответить на основной вопрос: Как нам жить? В моей пьесе отставной генерал задает вопросы много проще: "Кто нами правит? Куда девались деньги? Чем это кончится?" И никто не торопится ему отвечать.

Я решил, что моя пьеса о Москве начнется в Голливуде, на церемонии Оскара, которую наблюдает весь мир. Вездесущий канал Си Эн Эн смотрят и те, кто взрывает посольства, и те, кто охраняет их, кто захватывает заложников и кто их освобождает. Один египетский писатель, которого я встретил в Нью-Йорке, был помешан на американском телевидении: он знал всё о процессе Симпсона и о Монике Левински. Но он был истинно поражен, обнаружив, что в Нью-Йорке есть религиозные люди.

Но кое-кто и не имеет доступа к телевидению, - продолжает Януш Гловацкий, - как, например, московские беспризорные дети, живущие в канализационных системах и в общественных уборных. У этих детей часто нет зубов, зато они знают всё о системах оружия. В сегодняшнем мире дети ориентируются в очень раннем возрасте. Эти же в Москве готовы застрелить за пачку Мальборо. По заданию мафии они убивают тех, на кому им указано. Но у детей, понятно, случаются и ошибки, и тогда убивают кого-то неуказанного. Правда, и сама мафия может что-нибудь напутать - очень уж перегружены работой ее члены.

В Москве на улицах всегда можно встретить киношников и телевизионщиков, снимающих документальные фильмы об организованной преступности и детской проституции. Одного такого режиссера я вывел в моей пьесе. Он получает Оскара за фильм "Дети Москвы" - о детской проституции. И здесь опять же трудно отличить правду от вымысла.

Я привез домой две популярные русские игрушки. Одна - Ванька-встанька, о котором мой шофер, Светланин отец, подаривший его, сказал: "Видишь - никто не сможет победить Россию": предполагается, что Россия всегда встанет вроде этого Ваньки. Вторую игрушку я купил сам - это всем известный набор матрешек, но в моем каждая из них имеет другое лицо. Глядя на эту игрушку, я думаю, какое же лицо Россия покажет в грядущие годы.

В конце 19-го века Чехов написал, что Россия любит прошлое, ненавидит настоящее и боится будущего. Люди не понимают, что будущее становится настоящим, которое они так ненавидят, а мгновение спустя - прошлым, по которому они тоскуют.

Для Чехова в "Трех сестрах" волшебным местом, с которым героини связывают надежду на счастье, была Москва. Для меня, когда в годы коммунизма я жил в Варшаве, такой обетованной землей была Америка. Для героев "Четвертой сестры" такого места уже нет".

Это была статья польского драматурга Януша Гловацкого, опубликованная Нью-Йорк Таймс 17 ноября.

Через несколько дней в той же Нью-Йорк Таймс появилась рецензия на спектакль по пьесе Гловацкого "Четвертая сестра". Рецензия была скорее прохладная, но не отбила желания сходить на пьесу. Мне было интересно посмотреть, что написал в своей пьесе автор, так тепло, сочувственно, с доброжелательным пониманием написавший о современной России в цитированной статье. Тем более, что автор поляк, а ни для кого не секрет, что польско-советские отношения были особенно обостренными, корни вражды уходили еще в далекие досоветские времена. Кстати, мне уже не раз приходилось читать и слышать, что эти отношения чуть ли не радикальным образом изменились после августа 91 года, а то еще и раньше, со времен Горбачева. Русских уж не ненавидят, но скорее жалеют. Впрочем, просвещенным полякам - а Януш Гловацкий несомненно относится к их числу - всегда было понятно, что "русские империалисты" страдают от собственного имперства ничуть не меньше, а то и больше, чем угнетенные их империей народы. Равно как и просвещенные "совки" буквально поклонялись Польше; этого не могли не замечать культурные поляки.

Я сходил на "Четвертую сестру" и сейчас поделюсь своими впечатлениями.