Русский ад. Книга первая

На месяц бы раньше, хотя бы на месяц!..

Ильхам рыдал, не выходил из своей комнаты, на Севу стало больно смотреть, Сева сходила с ума.

…Отвратительно продвигался БАМ (Алиев курировал более двадцати отраслей), тоннели строились очень медленно, тяжело, погибали люди, много людей, тоннели постоянно заливала вода. И железнодорожники, «спецстрой», и местные власти скрывали количество погибших (были и обмороженные, все, как на целине когда-то), но, прилетев в Тынду Гейдар Алиевич первым делом отправился на местное кладбище, пересчитал все свежие могилы…

Он не прощал, если ему врали в лицо. Он говорил, что болтуны так же опасны, как опасны убийцы.

Да, в Совмине Гейдар Алиевич работал за двоих: за себя и за премьера Тихонова; Николай Александрович старился буквально на глазах. Но работа не защищала Алиева от одиночества: с этой проблемой он уже не справлялся.

Алиев боялся старости! Он обожал Малый театр, любовался Царевым в роли Матиаса Клаузена, но величие старости (Царев излучал величие) это театр, это все-таки театр!

Старость – как прелюдия к смерти, как начало смерти… – впрочем, Гейдар Алиевич не любил и себя молодого! Его тяготили воспоминания о Нахичевани. О голоде – жутком голоде ледяных нахичеванских зим…

Нет, Нахичевань никогда не согревала его душу, и никогда Гейдар Алиевич не называл себя «нахичеванцем»: никогда!

Позже, в Баку, Алиев сделал все, чтобы этот город – Баку – стал его городом, чтобы его жизнь началась бы здесь с чистого листа…

Цель – победить бедность. Раз и навсегда. Перевезти в столицу маму. Если получится, перевезти всех братьев и сестер!

Алиев мечтал быть архитектором. Сохранились его рисунки – «почеркушки», наброски и акварели; в них виден молодой художник, опьяненный колоритом, величием своей страны.

Устроиться где-нибудь с мольбертом в старом городе, изобразить Караван-сарай, Девичью башню (его мечта о любви)… – пыльный, но очень приветливый, яркий… – старый Баку!

Смерть Зарифы Азизовны заставила Гейдара Алиевича вспомнить все, что она говорила ему о Горбачеве…

У Зарифы-ханум был дар видеть людей насквозь.

Зарифа-ханум предупреждала: если Горбачев, как самый молодой Член Политбюро (она же нужна для чего-то, эта молодость), станет Генсеком, он быстро уберет всех, кто хоть в чем-то сильнее его: типичный карьерист, пустомеля, Гришин и Черненко, например, совершенно его не воспринимают, Кунаев – тоже. Зарифа Азизовна хорошо видела людей… – а Гейдар Алиевич махал руками, смеялся, называл жену «антисоветчицей»…

Вдруг – инфаркт. Гейдар Алиевич выжил, хотя Чазов, руководитель «кремлевки», был уверен, что это – его конец.

Едва Алиев пришел в себя после наркоза, как в реанимации появился Чазов.

В Политбюро шутили: клятва Гиппократа появилась уже после того, как Евгений Иванович возглавил Четвертое управление.

Он держал лист бумаги и ручку.

Что принес? – насторожился Алиев. – Это что?

Гейдар Алиевич… – вкрадчиво начал Чазов, – вам бы подписать прошение об отставке… – Чазов говорил с членом Политбюро ЦК КПСС, как начальник с подчиненным, чья судьба уже решена, – состояние у вас неважнецкое, пора бы и отдохнуть… сердечная мышца ослабла, почти не работает, вот он, БАМ, Гейдар Алиевич, вот они, перегрузки… это уже не мышца, а так, оттонка…

Чазов говорил много. Невероятно, но факт: текст заявления Члена Политбюро ЦК КПСС об отставке был уже написан, оставалось только расписаться…

Алиев мгновенно пришел в себя, и наркоз – сразу отступил.

Слушай, Евгений: ты меня лечи, ладно?

А заявленьице надо бы подписать, – не отступал Чазов. – Прямо сейчас. Михаил Сергеевич в курсе, Гейдар Алиевич! Работать вы уже не сможете. Быстро умрете. От перегрузок.

Глаза у Чазова были как два ножа.

Алиев вздрогнул.

– Может быть, Евгений, я хочу умереть за рабочим столом!

Чазов не отступал:

– Гейдар Алиевич, я как врач и как коммунист…

– Вот и лечи меня, если ты… у нас… не только коммунист… Я помру – ты что, рыдать будешь? На моей могиле?

Чазов замер.

– Я вынужден…

– Уходи, Евгений Иванович. Немедленно уходи. Спасибо, что лечил!

Чазов побежал звонить Горбачеву.

С Косыгиным после инфаркта было точно также, один в один… – ну что за люди, а?

Алиев понимал: Михаил Сергеевич («Ты, Гейдар, не помер, значит, пеняй на себя!..») от него не отстанет.

У Гейдара Алиевича всегда были доверительные отношения с Болдиным; работая в «Правде», Болдин несколько раз приезжал в Баку, и Гейдар Алиевич всегда с удовольствием находил время для встречи.

– 85-й, – рассказывал Болдин. – Перед поездкой в Тольятти Горбачев пять раз заставлял всю нашу группу переделывать текст его выступления. И все чем-то недоволен – то тем, то этим. Сам уже не знает, что он хочет.

Садимся в самолет. Зовет: «Давайте мою речь. Еще раз пройдемся».