Русский Афонский отечник ХІХ-ХХ веков

Грозные сновидения двукратно останавливали моего друга от задуманного им выхода из Руссика. Разумеется, если бы он обольстился влечением обрести мнимую свободу, враг сокрушил бы его. Само пострижение в монашество живописец принял по особенному убеждению таинственных посетителей, после многих и тщетных со стороны духовника предложений к принятию иноческой одежды. Однажды Григорий после живописной работы в трапезной заснул. И ему представилось, что он там же, в трапезной, сидит за настенной росписью и работает.

В трапезной, кроме него, не было ни одной души. Вдруг Григорий слышит, что дверь тихо растворяется и кто-то входит. Он мельком оглянулся, но, не обратив особенного внимания на посетителей, снова углубился в свое занятие. Между тем приближаются к нему двое: первый из них – старец самой привлекательной и почтенной наружности, а второй – юноша прекрасный собой, в древнем эллинском одеянии. Молча встали они – один одесную, а другой по левую сторону от живописца – и следили за бегом его труженической кисти. Наконец старец, положив руку на плечо Григория, кротко спросил его: „Ты еще не постригся?“ Григорий внимательно посмотрел на старца и смутился. Вид старца поразил Григория. В чертах его он узрел лик святителя Митрофана Воронежского. „Нет еще, – ответил за Григория юный незнакомец и с чувством продолжил, – сколько я ни говорю Григорию, чтобы он принял ангельский образ, так нет, не слушается. А надобно бы ему постричься“.

Эти слова юноши, произнесенные трогательным голосом, полным любви и сострадания, сильно потрясли сердце живописца. Он тогда же проснулся и, несмотря на то, что было уже около полуночи и все спали, побежал к духовнику и разбудил его. Духовник не смутился безвременным приходом живописца, потому что знал его постоянную брань и тяжелые искусы, которые часто наводил на него демон, а потому старец отворял для Григория дверь свою во всякое время. Только на сей раз действия и слова Григория сильно удивили духовника.

Дотоле упорный и не всегда сговорчивый живописец, заливаясь слезами, пал духовнику в ноги и умилительно просил пострижения. – Что это ты вдруг? – спросил духовник.

– Ради Бога постригите, – сквозь слезы умолял Григорий и, немного успокоившись, рассказал духовнику про свое сновидение.

– Хорошо! – с улыбкой отвечал тот, выслушав Григория. – Видишь, сам святой Пантелеимон скорбит из-за твоего упорства и отлагательства пострижения.

Таким образом, Григорий был пострижен, и дано ему было имя Пантелеимон в том убеждении, что сам святой великомученик Пантелеимон принимал особое участие в судьбе живописца, который был детской простоты и самого любезного характера в отношении ко всем.

Обитель много потеряла в друге моем, потому что с его кончиной кончилось и занятие здесь живописью. По окончании работы в трапезной покойный живописец совсем было принялся за настенную роспись в соборе, но Бог позвал его в Свои райские обители. Такова была жизнь и кончина моего лучшего из друзей афонских, от которого я принимал уроки рисования и живописи, с которым любил работать в трапезной, распевая с ним любимый его концерт: „Реку Богу: заступник мой, почто мя забыл еси“. Нежный голос его звучно разливался тогда по пространной трапезной и замирал в глубоких оконечностях креста, в виде которого она расположена. Одни лишь безмолвные лики святых угодников, написанных по стенам во весь рост, внимали нашим тоскующим напевам, потому что мы любили оставаться в совершенном уединении, так что никто не препятствовал нам в занятиях... Да удостоит Царица Небесная видеться и ликовать мне с моим другом и там, где нет ни болезни, ни печали, но где жизнь и радости бесконечные! Вечная ему память!»

Отец Пантелеимон преставился 9 сентября 1844 года.

Схимонах Геннадий

Схимонах Геннадий [48] был родом из Вологодской губернии, из крестьян. На Святую Гору он прибыл вместе с иеросхимонахом Сергием (Весниным) после его поездки в Иерусалим.

Вот как описывает его кончину в своих письмах Святогорец: «Когда Григорий прибыл в Руссик в первый раз (таковым было мiрское имя вологжанина), то наша жизнь ему чрезвычайно понравилась. Однако старцы наши его не приняли по причине того, что за крайним недостатком свободных келий решительно некуда было его поместить.

С прискорбием юный Григорий удалился от нас и поступил ненадолго в Кавсокаливский скит. Так, в одночасье, однажды навсегда привязал его к себе наш мирный Руссик. Бедный Григорий тосковал по нам, изнемогая духом. Наконец, не сдержав порывов души, требовавшей высоких подвигов послушания и более решительных действий, нежели в скитском безмолвии, где он скучал от праздности тела, свыкшегося с трудами крестьянской жизни, он снова пришел к нам и смиренно признался, что не может нигде жить на Святой Горе, кроме Руссика.