Русский бунт

Она вдруг бросила смех и уставилась на меня. В её глазах мелькнуло что-то страшное, от чего начинается немедленная пневмония, земля под ногами переворачивается в океан из лавы, а барабанщик в груди сходит с ума. Я смотрел в этот её взгляд и бледнел.

Это длилось не очень долго (как будто от неё зависело, как долго), а мне показалось, что я успел уже доучиться все классы и сдать ЕГЭ.

Лиза сказала:

— А тебе? Тебе кто-нибудь нравится?

— Ну… — Теперь я покраснел, как свёкла. — Нравится. — Я врал, но мне казалось, что так надо.

— И кто тебе нравится? — Она подскочила и полезла ко мне. — Лариса Ивановна?

Это была наша классная. Мне стало стыдно, что так можно подумать.

— Дура, — я сказал и надулся.

— Люся Митрякова? Аня? Ну кто? Пока не скажешь — я не отстану!

Я скрестил руки и отвернулся. Палка валялась обструганная рядышком. Лиза её схватила и стала хлестать мне по спине.

— Ну кто? Кто! — У неё ужасно грубый голос.

Девочек бить нельзя, поэтому я обернулся и попробовал ухватить палку. Конечно, я её отобрал, швырнул на дорогу и уставился зло. Тогда Лиза схватила меня за руку и стала делать крапиву. Я крепко терпел её и не сопротивлялся. Потом она схватила меня одной рукой, а другой рукой прямо острым пальцем стала больнюче тыкать в печень.

— Ну кто? Кто?

Это было так ужасно и больно, у неё были такие прекрасные глаза и волосы, я так хотел ещё вернуться домой и допройти GTA San Andreas, что мне ничего не оставалось, кроме как сказать:

— Ты! Ты! Ты!

Она отпустила меня. Я был красный и почти плакал.

— Тогда поцелуй меня, — сказала Лиза.

Я стоял марионеточный (она опять схватила себе палку и грозила), уставился крепко в её глаза (на секунду они испугались), зажмурился (сейчас умру), сделал шаг — и поцеловал её в щёку.

— Идут! — прошептала она.

Красный, весь истужившийся, Алик вытащил на свет тело Шелобея. Белую школьную рубашку, синий жилет и чёрные кудрявые волосы сравнял серый цвет стекловаты.

— Он отключился! Звоните в «скорую»!

Тут Шелобей открыл сперва один глаз, потом другой глаз — и заржал: да так, что Алик забыл пыхтеть и плюхнулся на задницу.

— Ха-ха-ха-ха-ха!!

Шелобей, не переставая смеяться, встал и заговорил как в фильмах про короля Артура (я вспомнил, почему он главный):

— Поздравляю, боец! Ты отличился и доказал свою верность общему делу! Мы принимаем тебя в МУД.

— Это нечестно! — чуть не плакал Алик. — Ты притворялся!

— Надо же испытать тебя было. — Шелобей небрежно отряхивался. — А что — реалистично я глаза закатывал?

— Ну да… Реалистично… Но это всё равно нечестно!

— Быть мудаком — серьёзное дело. И ты должен быть готов к самым разным штукам-дрюкам. Жизнь — постоянная борьба, но именно в ней счастье! — Шелобей сидел на бордюре, откинувшись на забор спиной и весело заложив руки за затылок.

Уже через неделю с Лизой мутил я.

Звуки Joy Division безвыходно бились за дверью Шелобея. Он открыл в футболке и шортах — изъязвлённый голос Кёртиса стал отчаяннее.

— Ребят нет, ты проходи. — Он прошаркал в кухню.

Я разулся и пошёл за ним. На кухне пахло чем-то нехорошим. Шелобей сел за ноут, устало положил руки на затылок и вздохнул: он просматривал фотки заборов, заснеженных корневищ деревьев, перил, скамеек.

— Это для коллажа типа? — спросил я, усаживаясь на табуретку.

— А? Да не. — Он щёлкнул зажигалкой и закурил. — Я просто неделю дома пролежал, слушал Swans и нихера не делал — ваще не выходил. Меня, естессно, из книжного попёрли. — Он шмыгнул основательно. — Ну, Руслан уже давно в этой теме, мне тоже предложил… Короче, я кладмэном устроился. — Он протянул мне розовую зажигалку. — Приколи, настоящий крикет нашёл. Тут, в Новокосино когда раскидывали.

Зачем-то я взял зажигалку и стал её вертеть. Я смотрел, как ухмыляющийся Шелобей крутит колёсико мышки безымянным пальцем (между средним и указательным — сигарета).

Я помолчал.

— Ты ебанулся? — не выдержал я. — За каждую закладку по два года дают.

— Да не поймают меня, я ж не дурак. И комп у меня прошитый. И вообще — чё ты святошей-то заделался? — Он раскладывал фотки и координаты по папкам — такой пасьянс. — Дунуть хошь?

— Не, спасибо. — Я зло полез в рюкзак. — Я тебе повесть принёс. Заценишь? — (Мне показалось, что так будет честнее.)

— Заценю-заценю. Но не прям щас. — Он положил стопку «Безделий» на раскладушку.

Когда я встал, нехороший запах усилился. Поглядев по сторонам, я увидел на холодильнике пиалочку. Я потянулся и снял её.

— Что это? — спросил я.

— А… — Шелобей зевнул, но не по-настоящему. — С Лидой на Девятьсот пятого года гуляли: мимо магаза шли, а там мешки с картошкой стояли, — она одну картофелину спёрла и мне подарила…

— И ты хранишь её как память?

— Ну да, чё.

— Но она уже сгнила.

Шелобей улыбнулся коряво:

— Я знаю.

— Новый год уже наступил?

— Не знаю. Часы глянь.

Часы не показывали, не вырабатывали время — часы были орёл, летящий по американской прерии, раскинув страшно неподвижные крылья.

— Уже успокоилась? Так. О чём, бишь, я? Да. Отсюда и былинный блин, который мы без конца поминаем…

— Аркадий Макарович, а аптечка у вас где?