Непримиримость идеологов КПСС к идеям конвергенции была обоснованной. В 1960–1970-е годы критика в советской идеологической литературе и в вузовских курсах различных буржуазных теорий внешне выглядела излишней, поскольку излагавшие эти теории книги были доступны лишь узкому кругу лиц, имевших разрешение на работу в спецхранах библиотек. Тем не менее, овладев умами некоторых «критиков», эти теории стали постепенно изнутри расшатывать советский строй. Ирония истории при этом заключалась в том, что идеологическими «могильщиками коммунизма» стали способные к критическому восприятию советской и западной действительности и творческому мышлению «бойцы идеологического фронта» партии. В обстановке, наступившей после развенчания компартией культа личности Сталина, «оттепели» эти люди стали задумываться о направлении дальнейшего развития страны.
Естественным путем идеологического выхода из коммунизма был социал-демократический уклон. Ревизия основ коммунистической идеологии стала масштабной, а «скрытые советские социал-демократы» сыграли большую роль в формировании новой внешней политики СССР. В 1970–1980-е годы они пытались расширить пределы его мирного сосуществования с Западом.
В 1960-х — первой половине 1980-х годов результаты этих усилий были весьма ограниченными. Либеральные аппаратчики пытались на уровне формулировок, вставлявшихся в выступления руководителей КПСС, сохранить «дух XX съезда», ослабить консервативные тенденции в партии, приведшие впоследствии к «брежневскому застою». Журналист и публицист Александр Бовин мог утверждать, что он не читал произведений Леонида Ильича Брежнева, а писал их. Такая деятельность спичрайтеров иногда приводила к каким-то результатам, но влияния на направленность политической линии ЦК КПСС это не оказывало.
Имевшей далеко идущие последствия акцией партийных «обновленцев» в союзе с верхушкой советской дипломатии стало получение ими согласия высшего руководства страны подписать в 1975 году Хельсинкский заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ). Запад настаивал на включении в этот акт раздела, посвященного правам человека, так называемой «третьей корзины» СБСЕ. Советское руководство было заинтересовано в признании государствами Запада «послевоенных политических реальностей в Европе» — государственных границ по состоянию на 1945 год, социалистического строя в странах Восточной Европы, существования ГДР. Министерство иностранных дел СССР и его глава Андрей Андреевич Громыко считали компромиссное признание границ в обмен на признание прав человека целесообразным и приемлемым, но идеологи из ЦК в этом сомневались. Свою роль в этой ситуации сыграли аппаратные «либералы». В результате их влияния генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев подписал содержавший принципиально неприемлемые для коммунистической идеологии и советской практики положения документ и вынужден был распорядиться опубликовать его в массовой печати.
Согласие руководства СССР с антисоветским, по сути, текстом, вероятно, основывалось на принципе «Подпишем, а соблюдать все равно не будем». Иосиф Сталин ведь благословил «самую демократическую в мире» советскую Конституцию 1936 года и не возражал против принятия ООН Декларации прав человека в 1948 году. Но либерализация советского режима после этого не произошла, а идеологическая борьба, напротив, обострилась. После подписания Заключительного акта он превратился в инструмент борьбы инакомыслящих и их западных союзников против нарушения правительствами СССР и стран Восточной Европы их собственных конституций и международных обязательств. Это вызвало ответные репрессии со стороны правящих режимов. В 1975–1990 годах Акт СБСЕ сыграл роль морального авторитета и инструмента легитимации для тех, кто добивался радикальных политических перемен в социалистическом содружестве.
В действительности «ревизионизм» цекистов был неопасным для системы власти советского строя до тех пор, пока не стал официальной политикой генерального секретаря ЦК и политбюро и пока партийные интеллигенты-международники не получили возможность влиять на политику исходя из сформировавшихся у них представлений. К этому же времени внутри советского дипломатического ведомства сформировалось убеждение в бессмысленности продолжения гонки вооружений с США, в необходимости и неизбежности применения новой формулы обеспечения безопасности, основанной не столько на военно-стратегическом паритете, сколько на взаимном доверии.