Читаем Русский язык в зеркале языковой игры полностью

Прилагательное камерный употреблено один раз. Откуда возникает двусмысленность? Первый смысл ('камерный = предназначенный для исполнения несколькими музыкантами') — индуцируется самой конструкцией («Какую музыку любит некто?»), и он оставался бы единственным, если бы речь шла об Иванове, Петрове, Сидорове, но поскольку речь идет об Андропове — председателе КГБ, возникает дополнительно второе осмысление прилагательного камерный, связанное с атрибутами его деятельности. Соотношение этих двух смыслов какое-то очень неопределенное, вряд ли это простое сложение: «Андропов любит камерную музыку, причем когда она звучит в тюремной камере». Цель говорящего не в этом. Его цель — выбрав тему высокого искусства, сделать особенно конкретным напоминание о причастности Андропова к репрессиям, дискредитировать его.

2. Приведем несколько примеров более сложных —с самыми краткими комментариями.

Ученье — свет, неученых—тьма. Автор, Эмиль Кроткий, устраняет тавтологич-ность пословицы Ученье —свет, неученье —тьма, дополняя ее смысл пессимистической характеристикой современного уровня образования.

Поэт фамильярно похлопывал Кавказ по его хребту [сверхфамильярность и самовлюбленность, граничащая с манией величия].

Морская качка была изображена художником с таким сходством, что при одном взгляде на картину тошнило. Затрагивается вопрос о соотношении искусства с действительностью. Сходство с реальностью считается зачастую достоинством, однако не всегда реальная жизнь и произведение искусства должны вызывать одинаковую реакцию. Под похвалой здесь искусно скрыто порицание.

Три приведенных и кратко прокомментированных каламбура принадлежат Эмилю Кроткому. Если Д. Минаев — признанный король каламбура XIX в., то королем каламбура советской эпохи следовало бы признать Эмиля Кроткого. Среди его каламбуров множество удачных — кратких и богатых по содержанию. Вот несколько примеров:

Она была тяжела на подъем, но легка на падение.

Дружба и чай хороши, если они горячие

, крепкие и не слишком сладкие.

Он хотел развалиться в кресле, но кресло его опередило: оно развалилось.

Весна хоть кого сума сведет. Лед—и тот тронулся.

Однако даже у Эмиля Кроткого есть менее удачные каламбуры, семантически недостаточно богатые или недостаточно мотивированные, ср:

Писать надо кровью сердца. Своего, конечно, а не чужого.

Автора пьесы неоднократно вызывали в Комитет по делам искусств, в дирекцию театра. Не вызывала только публика.

Жег сердца глаголами и другими частями речи.

Допускаю, что мои оценки могут и здесь, и в других подобных случаях не совпадать с мнением читателя. До это говорит о богатстве значения каламбура и о непредсказуемости результата каламбурного обыгрывания слов. Каламбур — это экспериментальная мастерская по выработке и оформлению необычных смыслов. Каламбурист никогда не может быть уверен в успешности своего эксперимента. Он оказывается в положении алхимика, который имеет определенный набор исходных элементов (многозначные или омонимичные слова или словосочетания), но не в состоянии предвидеть, какой сплав получится в результате эксперимента. В семантическом плане наиболее интересным представляется нам каламбур-«семья». Он таит в себе богатейшие возможности для выработки самых разнообразных смыслов. Но возможность не есть еще действительность: по своему качеству каламбуры этого типа наиболее разнородны. Как мы видели, даже у одного автора наряду с блестящими находками встречаются и каламбуры довольно слабые.

Вот еще показательный пример — два каламбура Козьмы Пруткова:

Легче держать вожжи., чем бразды правления.

Болтун подобен маятнику', того и другой надо остановить.

В первом каламбуре смысловое сходство обыгрываемых слов (вожжи —бразды) удачно подчеркивает основную мысль: легче управлять лошадьми, чем людьми. Второй каламбур семантически менее мотивирован: необходимость остановить маятник далеко не так очевидна, как необходимость остановить болтуна.

3. При одном и том же составе обыгрываемых слов добавочные смыслы (и, соответственно, качество каламбура) могут существенно меняться. Вот два каламбура на одну тему, причем здесь и «камни» одни и те же (омонимичные слова брак «супружество» и брак «плохое качество»), различие лишь в «оправе»:

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих замков
100 великих замков

Великие крепости и замки всегда будут привлекать всех, кто хочет своими глазами увидеть лучшие творения человечества. Московский Кремль, новгородский Детинец, Лондонский Тауэр, афинский Акрополь, мавританская крепость Альгамбра, Пражский Град, город-крепость Дубровник, Шильонский замок, каирская Цитадель принадлежат прекрасному и вечному. «У камня долгая память», – говорит болгарская пословица. И поэтому снова возвращаются к памятникам прошлого историки и поэты, художники и путешественники.Новая книга из серии «100 великих» рассказывает о наиболее выдающихся замках мира и связанных с ними ярких и драматичных событиях, о людях, что строили их и разрушали, любили и ненавидели, творили и мечтали.

Надежда Алексеевна Ионина

История / Научная литература / Энциклопедии / Прочая научная литература / Образование и наука
Цикл космических катастроф. Катаклизмы в истории цивилизации
Цикл космических катастроф. Катаклизмы в истории цивилизации

Почему исчезли мамонты и саблезубые тигры, прекратили существование древние индейские племена и произошли резкие перепады температуры в конце ледникового периода? Авторы «Цикла космических катастроф» предоставляют новые научные свидетельства целой серии доисторических космических событий в конце эпохи великих оледенении. Эти события подтверждаются древними мифами и легендами о землетрясениях, наводнениях, пожарах и сильных изменениях климата, которые пришлось пережить нашим предкам. Находки авторов также наводят на мысль о том, что мы вступаем в тысячелетний цикл увеличивающейся опасности. Возможно, в новый цикл вымирания… всего живого?The Cycle Of Cosmic Catastrophes, Flood, Fire, And Famine In The History Of Civilization ©By Richard Firestone, Allen West, and Simon Warwick-Smith

Аллен Уэст , Ричард Фэйрстоун , Симон Уэрвик-Смит

История / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука
Складки на ткани пространства-времени. Эйнштейн, гравитационные волны и будущее астрономии
Складки на ткани пространства-времени. Эйнштейн, гравитационные волны и будущее астрономии

Гравитационные волны были предсказаны еще Эйнштейном, но обнаружить их удалось совсем недавно. В отдаленной области Вселенной коллапсировали и слились две черные дыры. Проделав путь, превышающий 1 миллиард световых лет, в сентябре 2015 года они достигли Земли. Два гигантских детектора LIGO зарегистрировали мельчайшую дрожь. Момент первой регистрации гравитационных волн признан сегодня научным прорывом века, открывшим ученым новое понимание процессов, лежавших в основе формирования Вселенной. Книга Говерта Шиллинга – захватывающее повествование о том, как ученые всего мира пытались зафиксировать эту неуловимую рябь космоса: десятилетия исследований, перипетии судеб ученых и проектов, провалы и победы. Автор описывает на первый взгляд фантастические технологии, позволяющие обнаружить гравитационные волны, вызванные столкновением черных дыр далеко за пределами нашей Галактики. Доступным языком объясняя такие понятия, как «общая теория относительности», «нейтронные звезды», «взрывы сверхновых», «черные дыры», «темная энергия», «Большой взрыв» и многие другие, Шиллинг постепенно подводит читателя к пониманию явлений, положивших начало эре гравитационно-волновой астрономии, и рассказывает о ближайшем будущем науки, которая только готовится открыть многие тайны Вселенной.

Говерт Шиллинг

Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука
Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы
Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы

Как появились университеты в России? Как соотносится их развитие на начальном этапе с общей историей европейских университетов? Книга дает ответы на поставленные вопросы, опираясь на новые архивные источники и концепции современной историографии. История отечественных университетов впервые включена автором в общеевропейский процесс распространения различных, стадиально сменяющих друг друга форм: от средневековой («доклассической») автономной корпорации профессоров и студентов до «классического» исследовательского университета как государственного учреждения. В книге прослежены конкретные контакты, в особенности, между российскими и немецкими университетами, а также общность лежавших в их основе теоретических моделей и связанной с ними государственной политики. Дискуссии, возникавшие тогда между общественными деятелями о применимости европейского опыта для реформирования университетской системы России, сохраняют свою актуальность до сегодняшнего дня.Для историков, преподавателей, студентов и широкого круга читателей, интересующихся историей университетов.

Андрей Юрьевич Андреев

История / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука