Русский контракт

Чувствовалось, что у бандита руки чешутся – так ему хотелось избить упрямого пленника. Но что-то удерживало Спрайта от кулачной расправы. Как догадывался Борис – элементарный страх. Если пленник действительно работает на спецслужбы и сыщики выйдут на след похитителей, жестокое обращение чревато для бандита крупными неприятностями. Спрайт знал, что для силовиков принцип «око за око» гораздо важнее соблюдения законности. Получив по щеке, они никогда не подставляли вторую, а жестоко били в ответ. Поэтому он не решался использовать Комбата в качестве беззащитной мишени. Но, с другой стороны, кто-то давил на бандита, требуя результата. Поэтому он стремился добиться от Бориса признания.

Рублева вернули назад, приковали наручниками к скобе. Настала очередь Шмелева. Михаил отсутствовал больше часа и вернулся с кровоподтеками на лице.

– Избили мерзавцы! – сочувствующе сказал Комбат.

– А куда им было деться! – усмехнулся разбитыми губами Шмелев.

– То есть? – не понял Борис.

– Они хотели заполучить чертежи фильтра. Сначала обращались со мной ласково, денег пообещали, а когда я уперся, принялись избивать.

– Какого фильтра? Типа «Бриты»? – спросил Рублев, чье сознание, как и у всех граждан России, основательно пострадало от рекламного нашествия.

– Да нет! Я же вам говорил, что занимаюсь акустикой. Мне удалось изобрести принципиально новый принцип работы звукового фильтра. С его помощью можно творить чудеса. Вот представьте. Идет концерт симфонического оркестра, и кто-то в зале тихо кашлянул. Мой фильтр дает возможность убрать все остальные звуки, оставив только кашель.

– Но в мире уже существуют подобные устройства, – заметил Комбат, когда-то изучавший этот вопрос.

– Подобные – да. Но моя идея позволяет создать относительно дешевое и намного более эффективное устройство. Откровенно говоря, я начинал работу для звукозаписывающей фирмы. Им требовался прибор, способный без искажений убирать все лишние звуки. Но теперь я вижу совсем другие перспективы для моего устройства. И кое-что меня совсем не радует.

– Вы имеете в виду его использование для сбора разведданных?

– Сбора разведданных, слежки, шпионажа – назовите как хотите, сути дела это не меняет. Мой прибор – идеальный инструмент для расшифровки любой звуковой информации. Вот представьте себе огромный стадион, до отказа заполненный болельщиками. Вы хотите знать, что говорит один-единственный человек из этой толпы. Если у вас есть запись его голоса, все очень просто. Вы ставите диск или кассету в проигрывающее устройство прибора. Он проводит сравнительный анализ, и через несколько минут вы слышите его речь. То есть изобретение сулило куда большие возможности, чем я предполагал. Поэтому мы оказались в тяжелейшем положении.

– Почему? – искренне удивился Комбат.

– Вы не понимаете? – грустно сказал ученый. – А все очень просто. Наше изобретение – находка для разведчиков. Если бы я обратился в соответствующее ведомство, они бы моментально поставили на него гриф секретности и прибрали к своим рукам. При этом не факт, что институту заплатили бы деньги. Силовики любят жаловаться на бедность. А фирма перечислила нам кругленькую сумму. Как бы мы с ней рассчитывались?

Слова Шмелева ярко свидетельствовали об унизительном положении российского ученого. Шуты гороховые типа Верки Сердючки зарабатывают огромные деньги, выдавая на потребу публике свои корявые песенки, о которых через десять лет никто не вспомнит. А гениальный ученый, чье изобретение если и можно оценить какой-то суммой, то лишь со многими нулями, беспокоится, зная, что институт не сможет вернуть фирме десять тысяч долларов.

– Да, вы стояли перед трудным выбором. Хотя сейчас ситуация еще хуже. И, анализируя ваш рассказ, я не нахожу ответа на главный вопрос: кто же нас похитил? Если бы вы успели обратиться в спецслужбы и те бы засекретили изобретение, я бы прямо указал на звукозаписывающую фирму.

– Нет, в спецслужбы я не обращался. Но есть у меня одна мысль. Понимаете, еще на стадии разработок, когда возможности устройства представлялись мне очень смутно, я опубликовал статью в научном журнале. Буквально через месяц у нас проходил международный симпозиум, и один американский ученый, с которым до этого я встречался лишь два или три раза, неожиданно предложил мне возглавить лабораторию в его университете. Гарантировал оклад двести тысяч в год и самое лучшее оборудование. Я, естественно, отказался.

– Почему? – из любопытства спросил Борис.

– Хватит с американцев. Они и так цвет мировой науки к себе переманили. Возьмите тот же «Майкрософт». Девять десятых его руководящего состава – приезжие, из них половина выходцев из бывшего Советского Союза. Кроме того, здесь моя семья, друзья. И я надеюсь, что российская наука поднимется из руин. Уже сейчас видны перемены к лучшему, правда гораздо меньшие, чем хотелось бы. Но мне всего тридцать лет, и я надеюсь застать то время, когда к нам на постоянную работу станут приезжать ученые из других стран.

– Застанете, – обнадежил ученого Комбат. – Но сначала надо выбраться отсюда.

* * *