Русский садизм

Союзники, будучи наслышаны о «подвигах» Григорьева, сильно его боялись и опасались его неуправляемого гнева. Чем еще можно объяснить все эти неправдоподобные, не поддающиеся никакому логическому объяснению, все эти победы, нелепые завоевания, города, падающие ниц при одном его приближении, более того — при одном упоминании его разбойного имени?

Тут же союзники разбежались и из Березовки, бросив на станционных путях эшелоны с оружием, продовольствием и обмундированием. Григорьев применил здесь свой излюбленный военный прием — полил станцию шквальным артиллерийским огнем, а следом за снарядами послал в атаку полупьяную роту. Двухтысячный гарнизон Березовки бесславно капитулировал и вслед за войсками, выведенными из Николаева, откатился на сотню километров к Одессе.

Бесславие воинства оккупантов и дешевизну григорьевских побед подтвердили события, последовавшие сразу после оставления союзниками Березовки. В район станции подошли два эскадрона белых из бригады Тимановского и атакой сходу погнали зарвавшихся и обнаглевших от безнаказанности красных. Вот какова была истинная цена великому стратегу Григорьеву! Кучка белогвардейцев опрокинула махину, которая повсеместно гнала прочь колоссальные силы интервентов! Правда, долго удерживать Березовку кавалеристы не могли, — слишком неравными были силы, и потому отряды Григорьева вскоре вновь заняли стратегически важный объект. Отсюда открывался прямой путь на Одессу. Бывший атаман, а ныне удачливый красный командир уже видел себя завоевателем черноморского рая.

И он его завоевал, только слово «завоевал» подходит здесь менее всего, потому что Одесса упала к его ногам, как перезревший плод, — без малейшего усилия с его стороны и не просто упала, а рухнула, катастрофически рухнула, прогремев на всю Европу, тем более, что сам Григорьев вопил, словно оглашенный, во все концы земли о своей грандиозной победе над французами.

Ему снова фантастически повезло; все происходило как всегда под его кровавой путеводной звездой, — накануне взятия Одессы он несколько дней беспробудно пил и валялся в штабе на столе, просыпался, требовал к себе полковой оркестр и слушал его грохот, покачиваясь в такт над ведром со спиртом, глушил спирт, опуская морду прямо в ведро, как вдруг ему доложили, что в Одессе паника, французы заполошно грузят на корабли свое шмотье, гражданские штурмуют стоящие на рейде транспорты, в городе грабежи и убийства, разгром банков и складов; Григорьев приказал привести его в боевую готовность, и я помог ему выйти во двор, а штабные побежали к колодцу за водой. Холодные потоки отрезвили его, он начал что-то соображать, потребовал отчеты, донесения, сводки, собрал командиров и приказал готовиться к выступлению.

В городе творилось нечто несусветное. Вне его невозможно было понять и оценить происходящее, ясно было одно: события экстраординарны. Впоследствии все, конечно, разъяснилось, но тогда мы не знали подоплеки, и Григорьев ориентировался только на внешние проявления ситуации.

А началось все с раздрая среди союзников. Французская администрация вошла в конфликт с Деникиным, объявила в Одессе осадное положение и фактически захватила власть в городе, после чего прибыл Главнокомандующий союзными силами в Восточной Европе и, уже совершенно не считаясь с Добровольческой армией, принялся совершать какие-то конвульсивные кадровые перестановки, которые фактически привели к нейтрализации добровольцев. Активно выступала против нас только бригада Тимановского, — основательно пощипывая наши войска, она служила причиной того, что несколько дней мы стояли в преддверии Одессы в нерешительности — Тимановский просто не давал ходу, громя наши авангарды. А в самом городе находился тридцатипятитысячный многонациональный гарнизон, и Григорьев никогда не вошел бы в Одессу, если бы не предательство союзников. Как потом выяснилось, во Франции случился правительственный кризис, парламент затребовал отчеты о расходовании кредитов на востоке. Командующий одесской группировкой генерал д’Ансельм отчитался паническими депешами: большевики теснят по всему фронту, их успехи колоссальны и непреодолимы, тогда как союзные войска голодают и не могут более оказывать серьезного сопротивления; он слал и слал эти депеши, и кончилось все тем, что Европа приняла решение о выводе войск в 72 часа!