Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова

Стало быть, он так вчера напился, что Марина бросила ему на пол старое стеганое одеяло, на котором он и уснул.

— Какой позор… — тихо прошептал Выкрутасов, потирая ладонью горячий лоб. Он подошел к окну. Урагана там уже не было. Воздух радовал свежестью и спокойствием. Дмитрий Емельянович медленно очухивался.

Не все так плохо. Он жив, здоров, у него есть временное пристанище…

— А не устроить ли пристанище? — усмехнулся он, имея в виду — не пойти ли поприставать к Марине. Он различил бутылку на столе. В ней плескалось граммов пятьдесят коньяку. Он выпил эти остатки прямо из горлышка и решительно направился в комнату, где спала Марина.

— Русский ураган, — бормотал он для смелости. — Я — русский ураган.

Он вошел тихо и сразу увидел в темноте кровать, в кровати Марину, снял с себя футболку и шорты, тихо пробрался под одеяло к спящей женщине. Его тотчас охватило любовное волнение. Марина была голая, такая душисто-сладостная во сне. Он стал осыпать горячими поцелуями ее плечо.

— Да нет же! — воспротивилась она, просыпаясь и отпихивая Дмитрия Емельяновича от себя самым неумолимым образом.

— Ну почему? — промычал он сладострастно.

— Я же сказала, что терпеть не могу вот так сразу.

— Но ведь со мной у тебя особый случай, — обиделся он.

— Какой же особый? — спросила она.

— Такой, что я влюбился в тебя по уши, — признался он, внутренне признавая, что в этих словах есть доля правды.

— Влюбился? Любовь надо доказать, — сказала она.

— Доказать? Я готов.

— Чем угодно?

— Клянусь! — Он стукнул себя кулаком по голой груди.

— Послушай… В таком случае… Дай-ка мне халат.

Он послушно перебросил ей со спинки стула шелковый красный халат, который был ей так к лицу.

— Я весь внимание. Весь — ухо, как говорят французы.

— Мне нравится, что ты такой во всем эрудированный. Так вот, Митя, у меня огромное несчастье, и ты должен мне помочь. Если ты сделаешь все, о чем я попрошу тебя, я уверюсь в твоей любви и отдамся тебе полностью. Готов ты доказать мне, что все твои слова — не пустой брёх?

— Готов!

— Тогда слушай сюда. Ты видишь, в какой квартирке я ючусь?

— Вижу. Ремонт бы ей — и можно жить.

— Ремонт! — фыркнула Марина. — Да я могла бы иметь трехкомнатную. Заодно и тебя в ней поселить. Понимаешь ты это?

— Пока нет.

— Слушай сюда. Я — обладательница одного всемирного шедевра живописи.

— Я тоже обладатель. Но мое сокровище пока нематериально.

— Пес с ним, с нематерьяльным. Мне от отца досталась картина великого гения всех времен и народов Казимира Малевича. Его «Кругово иззебренное».

— Какое кругово?

— Это неважно. Важно то, что эта картина стоит дорого, но ее у меня похитила одна мафиозная баба, и теперь эта картина висит в ее доме неподалеку отсюда.

— Так надо заявить!

— Заявить! У нее все так схвачено, что ты только соберешься заявлять, как тебя киллер на мушку возьмет.

— Тогда конечно… — вздохнул Дмитрий Емельянович, страдая от близости соблазнительного существа женского пола.

— Что «конечно»? Ты хочешь сказать, надо смириться? — с презрением спросила Марина.

— Никогда и ни за что! — с готовностью воскликнул Выкрутасов.

— Я знала, что ты именно так ответишь, — уже с гордостью выдохнула Марина. — Так вот. Я решила похитить эту картину. У меня уже есть четко разработанный план действий. Мне не хватало только решительного человека, подобного тебе, понимаешь ты? Сама я трусиха и вряд ли смогла бы как следует все довести до победного конца. Но теперь у меня есть ты.

Она погладила его ладонью по щеке, и это вселило в малость струхнувшего Дмитрия Емельяновича уверенность в себе. Он попытался было снова придвинуться к ней, но она твердо отодвинула его:

— Дмитрий! Сначала ты должен совершить для меня подвиг.

— Понял. Как и когда будем действовать?

— Хоть завтра. План действий я перескажу тебе тоже завтра. А сейчас я постелю тебе на раскладушке, и мы должны как следует выспаться, чтобы завтра быть в форме.

Она встала и принялась готовить ему ложе на раскладушке. Выкрутасов некоторое время лежал и раздумывал, не нужно ли все же попытаться перейти к решительным действиям. Ведь женщины это любят. Потом он вспомнил про тайну Льва Яшина и переключился на мысли о ней. Может быть, сесть сейчас за бумагу? Но когда ему было постелено, он безвольно перебрался на раскладушку, успокоился и уснул. Последней его мыслью было горестное: «Ничья!»

Глава четвертая

СОКРУШИТЕЛЬНЫЙ АЙВАЗОВСКИЙ

Мне кричали, что надо отдать пас, но мною владела пьянящая уверенность, что я сам непременно забью. Удар! Гол!

Марко Ван Бастен

Утро было упоительно светлое, солнечное, промытое вчерашним дождем и высушенное ветром. Иного нельзя было и ожидать, ведь для Дмитрия Емельяновича наступила новая жизнь.

Он сладко потягивался на раскладушке, слушая, как Марина моет на кухне посуду. Стоило ему захотеть пива, как она вошла и спросила:

— Пивка не желаешь? Я уже сбегала и прикупила.