Читаем Русский всадник в парадигме власти полностью

Его преемник царь Федор, как уже отмечалось, был приверженцем не русской традиционной, но польской одежды; неофициальным дополнением новой моды стало брадобритие и ношение париков[1028], что укладывалось в общеевропейский модный контекст последней четверти XVII в. Но в допетровской России мода на изящную французскую галантерею не получила массового подражателя, ограничившись только ближайшим окружением царя.

Российский двор максимально близко познакомился с актуальной западноевропейской модой в последние годы XVII в., когда участникам Великого посольства была приготовлена специальная одежда, в том числе «накладные волосы кавалерские», т. е. парики[1029]. Широкую популярность одежда такого типа получила с 1700 г., как известно, сперва принудительно, по приказу Петра I, а затем из подражания: известно, что русская аристократия, несмотря на личное пристрастие монарха к голландской и немецкой культуре, ориентировалась именно на французский образец.

Вопреки последовательной политике против роскоши, Петр не препятствовал щегольству царедворцев: сам он открыто пренебрегал внешними атрибутами статуса, но любил блестящее окружение «для славы и красоты государства»[1030]

. «Чтоб каждый такой наряд, экипаж и ливрею имел, как чин и характер его требует», — прямо указывалось в петровской «Табели о рангах…»[1031]. В новой государственной системе костюм стал определенным кодом, визуально обозначающим принадлежность его носителя к «большому свету» и указывающим на положение личности в социальной иерархии[1032].

Значимость «чужевластья мод» для царедворца испытал на себе брауншвейгский резидент Ф. Вебер, посетивший Петербург в 1714 г. «Сейчас по приезде [я] получил приглашение на пир от адмирала Апраксина и явился туда в скромном платье без всяких украшений и знаков своего посольского достоинства. Когда я подошел к офицеру, стоявшему на страже у входа в залу, с просьбою пропустить меня, то он отказал мне в грубых выражениях и погрозил бердышем; когда же я сослался на мое право и на приглашение, то меня пренагло вытолкали вниз по лестнице. Злополучный резидент успел попасть в дом Апраксина только при посредстве одного из своих друзей-дипломатов, который при этом в виде наставления сказал ему, что он в своем простом хотя и опрятном кафтане может подвергнуться еще большим неприятностям и даже опасностям, если не прикажет обшить его по всем швам серебром или золотом»[1033]

.

В авангарде моды в петровское правление выступали Ф. Я. Лефорт, А. М. Черкасский, Ф. М. Апраксин, братья Трубецкие. Целое состояние стоили роскошные парчовые костюмы коменданта Москвы и сибирского губернатора М. П. Гагарина, украшенные крупными алмазными и золотыми пуговицами и кружевами. Поражали воображение интерьерные вещи, дополняющие образ придворного галанта — кружевные простыни «адмиралтейца» А. В. Кикина[1034].

Роскошью гардероба среди прочих выделялся фаворит царя А. Д. Меншиков — самый могущественный среди некоронованных персон в Европе[1035] — красавец в яркой и богатой одежде[1036]

, бриллиантах и белом объемном парике «львиная грива»[1037]. Талантливый управленец и полководец-универсал, знавший пехотное, кавалерийское, артиллерийское дело[1038], совместно с Петром Великим создавший новую Россию, он отдавал щедрую дань внешним проявлениям галантной культуры. Так, по описи 1728 г., светлейшему князю принадлежали 147 рубах без манжет и с кружевными манжетами и около 50 кружевных галстуков, 55 пар кружевных и шелковых чулок, 25 париков, парчовые домашняя одежда и туфли[1039]
, по менее известной описи 1732 г. — еще и соболья муфта[1040].

Среди имущества Никона Волкова, свояка княжны Марьи Вяземской, близкой к кругу Натальи Алексеевны (сестры Петра I, умершей в 1716 г.), отмечены книжка о брадобритии, а также «бумашки с мушками»[1041], косметическими средствами, которые по праву можно назвать аксессуаром — «лицом эпохи».

Буквально утопал в пене кружев князь С. П. Долгоруков, в гардеробе которого отмечены многочисленные кружевные домашние уборы, а также тонкие полотняные сорочки с кружевными манжетами и кружевные галстуки, в числе которых «один с кистьми жемчужными»[1042]. Согласно моде, жемчужные концы таких галстуков намеренно выпускали поверх камзола на всеобщее обозрение. По новой моде камзол даже военного мундира застегивался минимально, чтобы продемонстрировать изысканную рубашку из тонкого полотна; случалось, что и камзол, и кафтан носили нараспашку. Любовь к мужскому красивому белью перешла все разумные границы.

Именно в петровское правление влияние мундира на становление форм партикулярного костюма максимально велико. Появляются первые форменные регламенты — описания образцовых вещей, правила ношения и пригонки обмундирования и амуниции. Мундир получает значение актуальной мужской одежды, эстетика которой наилучшим образом соответствует как военным регламентам, так и придворному этикету.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Алхимия
Алхимия

Основой настоящего издания является переработанное воспроизведение книги Вадима Рабиновича «Алхимия как феномен средневековой культуры», вышедшей в издательстве «Наука» в 1979 году. Ее замысел — реконструировать образ средневековой алхимии в ее еретическом, взрывном противостоянии каноническому средневековью. Разнородный характер этого удивительного явления обязывает исследовать его во всех связях с иными сферами интеллектуальной жизни эпохи. При этом неизбежно проступают черты радикальных исторических преобразований средневековой культуры в ее алхимическом фокусе на пути к культуре Нового времени — науке, искусству, литературе. Книга не устарела и по сей день. В данном издании она существенно обновлена и заново проиллюстрирована. В ней появились новые разделы: «Сыны доктрины» — продолжение алхимических штудий автора и «Под знаком Уробороса» — цензурная история первого издания.Предназначается всем, кого интересует история гуманитарной мысли.

Вадим Львович Рабинович

Культурология / История / Химия / Образование и наука