Придворный в мундире сочетал в себе две самые эффектные ипостаси столетия — галанта и воина. В результате главным потребителем товаров, которые прежде предназначались для усиления женской привлекательности, — тонких тканей нежных и ярких оттенков, кружева, накладных волос и других специфических аксессуаров — становится военная знать.
Феминная манера одеваться, смесь любви к изысканному с «обыденной реакцией на грубую реальность войны»[1043]
стала образцом для мужской моды XVIII в., времени, насыщенного «войнами в кружевах», как никакое другое. Говорили, что согласно этикету периода «Великих войн», обыденными были «кружевные перемирия» — с тем, чтобы воюющие стороны могли привести в порядок свой гардероб: «постирать свои кружевные воротники и манжеты, а потом просушить их, развесив на прикладах мушкетов»[1044].Оформление нового типа придворного наблюдается уже при дворе Екатерины I. Характерная фигура этого времени — галант императрицы В. И. Монс — брат фаворитки Петра I, «генеральс-адъютант от кавалерии», герой Северной войны (сражения при Лесной, Полтавская битва), бывший с двадцати лет на военной службе. Военные успехи не препятствовали карьере галанта; в этом качестве Монс владел обширным изящным и весьма оригинальным гардеробом, уделял много внимания своему внешнему виду и светским манерам. Этот «бело-розовый… женственно-красивый камергер… знаменовал собой появление в России нового культурно-исторического типа военного-придворного, — отмечал исследователь русской куртуазной культуры XVIII в. Л. И. Бердников. — Его повышенный интерес к дамам, внимание к собственной внешности, изысканные манеры и куртуазное поведение… станут характерными чертами щеголя-петиметра, укоренившегося у нас к середине XVIII века»[1045]
.Весьма красноречива опись имущества В. И. Монса от 1723–1724 гг. Согласно этому документу, ему принадлежали разнообразные, но всякий раз изысканные камзолы и кафтаны (штучные, т. е. отдельные предметы, а также пары «кафтан + камзол» и полные комплекты, включающие штаны), в том числе роскошный «кафтан кофейный галанской фондишпании»[1046]
.Интересно внимание, которое отдавал Монс той традиционно мужской сфере деятельности, где дорогие породистые кони и их драгоценное убранство выступали как атрибуты власти, а «в умении управлять конем видели способность властвовать»[1047]
. Судя по описи имущества, одежда этого «бело-розового херувима»[1048] в лучших традициях русской всаднической культуры составляла комплект с конским убранством: конское убранство соответствовало убранству и достоинству ездока[1049], подчеркивая их единство.Так, составляют идеальную пару «кафтан красный насыпной, камзол и на кафтане обшлага штофные серебряные по зеленой земле» из гардероба Монса и «чепрак и чушки красные с серебряным позументом и с кистями»; текстильное конское убранство, расшитое серебром, дополнялось серебряными же снастями «мундштук да уздечка с набором серебряным… цепочка серебряная под персидский мундштук»[1050]
. Кроме того, отмечены:— гарусные и шелковые чулки разных цветов (2 дюжины), преимущественно красные (6 пар) и пунцовые (8 пар), украшенные серебряной и золотой расшивкой и отдельные нашивки, приготовленные для отделки таких чулок;
— золотые и серебряные пряжки и подвязки с такими пряжками для чулок;
— белые волосы для париков;
— несколько десятков алмазных (50 шт.) и золотых (4 портища) пуговиц;
— шелковые рубашки и кружевные манжеты к ним;
— кружево, предназначенное для отделки шляп[1051]
.Здесь также числились туфли с изображением Христа, жемчуга, синий и фиалковый парики[1052]
.Идеи Монса относительно актуальных направлений в мужской придворной моде были поддержаны другими фаворитами императрицы — П. И. Сапегой и А. М. Девиером.
В правление Петра II вектор развития моды оставался прежним. Тональность задавал император, который сам имел сильную склонность к франтовству: в его гардеробе находились многочисленные парчовые и бархатные расшитые золотом кафтаны, роскошная домашняя одежда, шелковые чулки с золотыми и серебряными стрелками и неизменный
При Анне Иоанновне придворная мода приняла несколько новый вид: теперь щегольство насаждалось сверху, порой принимая чудовищные формы. Так, известно настойчивое желание императрицы видеть своих придворных всякий раз в новом платье[1055]
. Именно в это время западноевропейская мода оформилась как самоценное явление[1056] и феномен русской культуры, впервые зафиксированный в русском языке и печатном слове в словаре Э. Вейсмана (1731)[1057].