Читаем Русский всадник в парадигме власти полностью

Решение вопроса было поручено известным лошадникам обер-шталмейстеру гвардии полковнику К.-Г. фон Левенвольде и военному инспектору Миниха сановнику А. П. Волынскому[1218]. Свою карьеру он начинал рядовым кавалерии, в силу чего хорошо понимал специфику строевой лошади. Позднее, во время дипломатических поездок, он близко познакомился с коннозаводством Польши, Турции, Персии и с кочевым коневодством татар и калмыков. Волынский и сам был крупным коннозаводчиком: после его казни (1740) в государственную казну было взято 362 его собственные лошади. Неаполитанские, турецкие, грузинские, прусские и аргамачьи жеребцы, кобылы и жеребята были переданы в дворцовые конюшенные заводы (171 голова), прочие 175 голов ростом не менее 2 аршина и 2 вершка (т. е. выше 151 см) — в драгунские заводы; оставшиеся получили другое назначение[1219].

Волынский интересовался не только практикой коннозаводства, но и его теорией: владел обширной для своего времени иппологической библиотекой[1220] и сам писал на тему иппологии. Известна «Регула о лошадях» Волынского (1725)[1221]. Однако его главным трудом считается «Регламент, или Устав конюшенный» (1733) — первый документ, определяющий как политику Российской империи в области коннозаводства в целом, так и порядок выполнения конкретных задач на всех уровнях[1222]

.

С конца 1731 г. Волынский возглавил Конюшенную комиссию и Конюшенную канцелярию[1223]. В его ведении были все 12 дворцовых конных заводов (где стояли 231 жеребец и 1018 кобыл), а также организация новых заводов при кавалерийских полках. Предполагалось создать 105 новых заводов на 36 000 голов; на практике в 1735 г. было решено ограничиться намного меньшим числом (840 жеребцов и 7000 кобыл). В 1739 г. были созданы еще 10 новых заводов[1224].

Главное направление работы к концу 1730‐х гг. — выбраковка особей с нежелательными качествами и подбор оставшихся по мастям и отмасткам. Надлежит осмотреть «все конские заводы, — гласил императорский указ, — и оные разобрать по доброте и по шерстям… а именно: выбрав рослых статных лошадей, и чтоб в них природных пороков не было… а шерстьми прибрать годных к заводам вороных, карих, гнедых, бурых, вороночалых, карочалых и буланых. А прочих шерстей в заводах не держать… и которые кобылы выбраны годные к заводам будут, оных разобрать по шерстям, дабы одна шерсть с другой в заводе не мешалась»[1225]. Преимущество в разведении отдавалось «немецким, датским и прочих пород чужестранным лошадям»[1226].

Волынский работал под руководством еще одного страстного лошадника — Э. И. Бирона; говорили, что «Волынский въехал в доверие к Бирону буквально верхом на лошади»[1227]

. Их совместная почти десятилетняя деятельность имела несомненные положительные результаты. На 1 января 1740 г. конское поголовье дворцовых заводов состояло из 1685 племенных лошадей не менее 12 иностранных пород (в том числе немецких — 713, неаполитанских — 478, английских — 70, испанских — 44, фрисландских — 38, датских — 17, ломбардских — 3, персидских — 46, турецких — 21, арабских — 10, берберийских — 5, черкесских горских — 11, кубанских — 229 головы). Только в старейшем Хорошевском заводе на 1739 г. стояло 14 неаполитанских, 2 английских, 2 немецких, 1 ломбардский и 1 русский жеребец и 93 неаполитанские кобылы[1228].

Началось создание казенных военных заводов. Был зафиксирован не только подъем государственного, но и некоторый рост частного коннозаводства. Итогом коннозаводческой деятельности Волынского были неплохие количественные результаты: «сим лучший порядок при заводах учрежден, и с 1734 года повелись в государстве лучшие лошади», — отмечал его современник В. А. Нащокин[1229].

Однако вопросы качества строевой лошади аннинским правительством не поднимались и, соответственно, не решались. К 1740 г. разница между кирасирскими (более массивными) и драгунскими (универсальными) лошадьми была сведена к минимуму; ввиду полного отсутствия в стране качественного конского состава, отечественных лошадей для тяжелой кавалерии достать было невозможно. Вновь говорится о негодности имеющихся строевых лошадей «не токмо для гвардии, но и для драгун»[1230].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Алхимия
Алхимия

Основой настоящего издания является переработанное воспроизведение книги Вадима Рабиновича «Алхимия как феномен средневековой культуры», вышедшей в издательстве «Наука» в 1979 году. Ее замысел — реконструировать образ средневековой алхимии в ее еретическом, взрывном противостоянии каноническому средневековью. Разнородный характер этого удивительного явления обязывает исследовать его во всех связях с иными сферами интеллектуальной жизни эпохи. При этом неизбежно проступают черты радикальных исторических преобразований средневековой культуры в ее алхимическом фокусе на пути к культуре Нового времени — науке, искусству, литературе. Книга не устарела и по сей день. В данном издании она существенно обновлена и заново проиллюстрирована. В ней появились новые разделы: «Сыны доктрины» — продолжение алхимических штудий автора и «Под знаком Уробороса» — цензурная история первого издания.Предназначается всем, кого интересует история гуманитарной мысли.

Вадим Львович Рабинович

Культурология / История / Химия / Образование и наука