Эти перемены наложили отпечаток на ход переговоров с послом курфюрста. Уже 18 сентября пристав сообщил И. Эйленбургу, что царь не только заключит договор с Бранденбургом, но и скрепит его собственноручной подписью[556]
. 20 сентября текст соглашения был согласован обеими сторонами[557]. В условиях, когда успех под Ригой оказывался сомнительным, становилось ясно, что добиться каких-либо уступок в интересах русской стороны не удастся. Вместе с тем в сложившейся ситуации имело смысл лишить Карла Густава поддержки его бранденбургского союзника. Согласованный текст договора предусматривал обязательства Фридриха Вильгельма сохранять мир и дружеские отношения с царем и ни в какой форме не оказывать помощи его противникам. Аналогичные обязательства брал на себя и царь[558]. Заключение такого соглашения позволяло надеяться, что в случае продолжения войны Бранденбург не примет в ней участия на стороне Швеции. На встрече Эйленбург обратил внимание своих русских собеседников на то, что он не получал ответа на свою просьбу о защите прав протестантов на переговорах под Вильно и на предложение курфюрста выступить посредником между царем и Карлом Густавом. По первому вопросу Эйленбургу ответили, что соответствующие указания отправлены «великим» послам[559]. На предложение о посредничестве послу ответили, что царь готов начать мирные переговоры со шведами, если с просьбой об этом к нему обратится сам шведский король и предложит «удовлетворение» (Трудности, возникшие в ходе долгой и безуспешной осады Риги, заставили царя и его окружение изменить свое отношение к предложению курфюрста о посредничестве. 25 сентября уже после официального «отпуска» Эйленбурга посетили С.Л. Стрешнев и Л.Д. Лопухин, заявившие, что царь не желает кровопролития и при определенных условиях могут быть начаты переговоры, которые привели бы к заключению перемирия[562]
. Но и этим дело не ограничилось. Когда на следующий день посол курфюрста готовился к переправе через Западную Двину, А.Л. Ордин-Нащокин предложил ему написать письмо Магнусу Делагарди с предложением начать переговоры о перемирии. Посол отправил гонца с письмом в Ригу, и 28 сентября он вернулся к Эйленбургу в Митаву с положительным ответом наместника. Тогда И. Эйленбург составил и отослал в царскую ставку проект соглашения о перемирии[563]. В нем предусматривалось прекращение во время мирных переговоров военных действий между Россией и Швецией не только под Ригой, но также в Ливонии, Ингерманландии и Финляндии и освобождение пленных в течение месяца после заключения перемирия; жители осажденных городов должны были получить возможность свободно входить и выходить и вести торговлю[564]. Эти шаги показывают, как пессимистически оценивали теперь в царской ставке перспективы борьбы за Ригу. Из-под Вильно также приходили неутешительные известия.Переговоры возобновились 20 сентября после возвращения Кирилла Пущина из царской ставки. Как отметигі в своем дневнике К.П. Бжостовский, после этого «москвитяне… удивительно как веселы были»[565]
. По-видимому, «великие» послы решили, что после уступок, сделанных царем, они быстро и успешно закончат переговоры. Однако, когда на встрече они объявили новые условия мира, то получили ответ, что на таких условиях «миру статца нельзя, потому что у многих панов корунных, не токмо у литовских маетности в Княжестве Литовском и за Березою рекою в Белой России»[566].То же, по существу, повторилось и на встрече 24 сентября, которая состоялась втайне от австрийских посредников на «шляхетцком пустом дворе от Вильны в дву верстах»[567]
.