Русское государство и его западные соседи (1655–1661 гг.)

Комиссары сообщили, что в Варшаве собирается съезд сенаторов решить вопрос об избрании преемника Яна Казимира. Мнения у сенаторов разные, но они приняли бы нужное решение, если бы стало известно, что царь откажется от Белой России, «а о Малой России они способ искать учнут». Кроме того, комиссары предложили русской стороне выступить с кандидатурой не царя, а царевича. Как отмечено в записи К. Бжостовского, его «королева могла бы принять за сына, а Республика не отказала бы в издержках на воспитание, чтоб он с польским, так сказать, впитывал нравы и обычаи нашего отечества»[568]. Более кратко и неясно составлена запись речи комиссаров в «статейном списке», но и здесь подчеркнута роль королевы, которая и убеждает Яна Казимира согласиться на избрание царевича, а после его смерти «царевич будет у ней, королевы, вместо сына, а она, королева, учнет его государское здоровье оберегать»[569]. Очевидно, что избрание царевича должно было привести к его отъезду в Речь Посполитую на воспитание к польской королевской паре. В этих высказываниях комиссаров проявилась их связь с интересами Великого княжества (забота о возвращении в первую очередь «Белой России») и их связь с планами королевских супругов, которые и делегировали их для участия в переговорах.

И одно, и другое предложения были для царя и его советников совершенно неприемлемы. Получив сообщения от «великих» послов, царь предписал им руководствоваться прежними инструкциями[570]

. Конечно, этот обмен мнениями носил предварительный характер, комиссары еще не имели новых инструкций, но царь и его советники в ставке под Ригой должны были отдавать себе отчет в том, что перспектива скорого и успешного окончания переговоров не просматривается.

После встречи 24 сентября в переговорах наступила пауза до 8 октября, когда комиссары Речи Посполитой получили новые инструкции. В эти дни решался вопрос о судьбе Риги.

Присланный И. Эйленбургом проект соглашения о перемирии в конце концов не был принят царем, и русские войска стали готовиться к штурму города, но еще до завершения подготовки к штурму М. Делагарди 2 октября атаковал русские войска под Ригой и нанес им ощутимые потери[571]. 5 октября царь покинул свою ставку — «изволил… идти к Москве» и в тот же день последовал приказ войскам — «ис-под Риги из шанец и из городков отоитить»[572]

. По осенней распутице армия медленно двигалась по Западной Двине к Полоцку, куда Алексей Михайлович прибыл 28 октября[573].

Вскоре после отъезда царя из-под Риги с царского «стана» на дороге к курляндскому герцогу 7 октября был отправлен вернувшийся из Пруссии дьяк Григорий Богданов[574]. Поручение ему, вероятно, дано было устно, но с чем оно было связано, можно узнать из грамоты герцога Алексею Михайловичу. В ней герцог выражал удовлетворение, что царь хочет «войну утолить» «и к миру помыслить»[575]

. Речь шла, конечно, о мире со Швецией. Курляндский собеседник Г. Богданова канцлер М. Фелькерзам заверял его, что Карл Густав «однолично миру хочет», и выражал пожелание, «чтоб перемирие взять и договоритца, где б вперед для мирного договору великими послами сьехатца». Г. Богданов в своем отчете царю высказал мнение, что герцог «в Ригу, чтоб перемирья учинить… говорить от себя пошлет»[576].

Еще до возвращения Богданова из Митавы на пути в Полоцк был предпринят другой шаг в этом направлении. 12 октября командующий русской армией Я.К. Черкасский прямо обратился к М. Делагарди с предложением начать переговоры о перемирии[577]. Эти шаги говорят, конечно, о стремлении хотя бы на время положить конец военным действиям, которые приняли неблагоприятный для русской стороны характер. В такой обстановке, существенно отличавшейся от той, когда русские войска начинали осаду Риги, возобновились переговоры под Вильно.

Новые указания о том, как вести переговоры, представители обеих сторон получили почти одновременно. 7 октября «великие» послы получили царскую грамоту с предписанием придерживаться прежних инструкций[578]

. К. Бжостовский отметил в своем дневнике, что приехавший гонец вручил грамоту Н.И. Одоевскому во время службы, и, прочтя ее, «они с Лобановым открыто плакали»[579]. Ни эта грамота, ни другая, в которой послов извещали о заключении договора с курфюрстом[580], вряд ли могли вызвать у «великих» послов подобную реакцию. Возможно, гонец привез известия о тяжелом положении русских войск под Ригой. На день позже, 8/18 октября, получили новые инструкции комиссары Речи Посполитой[581].