Русское язычество. Мифология славян

Стоит ми, стоит, свитлонька ноча…Ой, дай, Боже!А в тий свитлонци гей газдиненька,В на соби ходит, з члядью говорит,З члядью говорит, в кватирку ся дивит,Дивится, дивит, в чистое поле,Ой, висмотрила дивное звирье,Дивное звирье, тура-оленя,На головци ж му та девять рижкив.Ой, крикнула ж вна на свои слуги:«Служенки ж мои найвирнийшии!Верить же соби шовкови сити,

Други застрийте яснии стрили,Чей спиимаете дивное звирье,Дивное звирье, тура-оленя.Як поймаете, вид разу вбьете,Вид разу вбьете, роги зщибете,Роги зщибете, щубу здоймете,Ой, принесете, та й повисите,Та повисите в новий свитлонци,В новий свитлонци, чом на стинонци,Все ж того буде гей газдиненьци».

Здесь ясно воспоминание о древней охоте на этих зверей, о которой не раз говорится в наших старинных летописях и сочинениях. Затем эти звери представляются в чрезвычайно мифической оболочке. Так, в одной колядке, например, черный тур говорит молодцу, который промахнулся, что он убьет его после, в воскресенье, и через то добудет такую славу, что достанет себе девицу.

Як надибали чорного тура,

Чорного тура, грубого звиря,И снипок стрилок не достриляе,И сив коничок из ниг спадае,Гордий молодец з страху вмливае,А чорний тур так промовляе:«Не бияся мене, не забьеш ти мене.Поиидеш же ти в недилю рано,Тогда ж ти мене та й постриляш,А за славоньку панну достанеш».

В другой колядке на одном из рогов тура-оленя поставлен терем, а в этом тереме — красная девица.

Дивнее звиря тура-оленя,Що на головци девять рижичкив,

А на десятим терем збудован,А в тим терми кгречна панночка.

Далее описывается, что она шинок держит и за неплатеж денег берет с трех молодцов коня, саблю и шубу. Кажется, все, что относится к этой девице и молодцам, составляет особую песню, не имеющую связи с рогами тура и приставленную к песне о туре случайно. Но вообще тот образ, что на рогах у тура или оленя происходят сцены человеческой жизни, вероятно, был присущ народной поэзии и основался на забытом теперь мифологическом представлении; на это указывает другая колядка, в которой поется, что от ветра высох Дунай и зарос зельем; по этому зелью пасется олень, на нем пятьдесят рогов и тарелка; на тарелке золотой стольчик, на стольчике молодец играет на гуслях и поет.

Ой, за гори-долу витер повивае,Дунай висихае, зильем заростае,Зильем трепетьом, вшеляким листом;Дивное звирье спасуе зилье,Спасуе зилье сивий оленець,На тим оленци пятдесят рижкив,Пятдесят рижкив, еден тарелець,На тим тарельци золотий стильчик,На тим стильчику гречний молодец

На гусли грае, красно спивае.

Волки встречаются в козацких песнях в мрачных образах. Волки растаскивают кости умершего козака.

Вовки сироманци набигали,Козацьки кости розношалиПо байраках, по долинах,По козацьких прикметах.

Козак, ожидающий смерти в степи, называет волков и лисиц своими братьями и сестрами.

Ой, у поли вовки та лисици,Ой, тож мои брати и сестрици.

Волк — образ страха вообще: мать, предостерегая своего сына от всякого рода опасностей, иносказательно говорит, чтоб он не ходил в темный лес, где его может съесть волк.

Не иди, синку, в темний лис,Ой, там тебе вовк изъисть.

Вообще погибель выражается символическим образом съедения волком. Девица, которая хочет выразить мысль, что ей не жаль, если б она лишилась немилого, и жаль было бы, если б погиб ее милый, представляет это таким образом, будто того и другого съели волки.