Русское молчание: изба и камень

Но я хочу сказать о другом. Эмигрант Кундера, ощущающий себя в Париже совершенно естественно и органично в «родной» картезианской культуре с ее гармонией чувства, рассудка и разума, совершенно искренне выразил очень важное состояние: тот страх, боязнь, притяжение-отталкивание, которые испытывал и продолжает испытывать европеец перед Другим – бескрайним иррациональным евразийским континентом, где все так похоже и все – иное.

Философ Федор Степун, эмигрант с сорокалетним стажем, чувствовавший себя свободно как в русской, так и в европейской культуре, в своих мемуарах («Бывшее и несбывшееся») на склоне лет писал о той «черствости» и «сдержанности» европейцев, что так ранили его в юности, но позднее перестали удивлять: «Шаблонные русские рассуждения о том, что все мы гораздо искреннее, душевнее и глубже европейцев… естественны и понятны у эмигрантов, но явно не верны. Верно лишь то, что русская интеллигентская культура сознательно строилась на принципе внесения идеи и души во все сферы жизни, в то время как более старая и опытная европейская цивилизация давно уже привыкла довольствоваться в своем житейском обиходе простою деловитостью». Степун пересказывает известного немецкого социолога Зиммеля, который считал, что вся уравновешенность и уверенность человеческого общежития и цивилизации в целом зиждется на том, что люди сознательно не слишком заглядывают друг другу в душу. «Знай мы всегда точно, что происходит в душе нашего шофера, пользующего нас доктора или проповедующего священнослужителя, мы иной раз, быть может, и не решились бы сесть в автомобиль, пригласить доктора или пойти в церковь». Очевидно, что если участники любого сообщества узнают о том, что происходит сейчас в душах каждого из них, взрыв неминуем, и это сообщество может перестать существовать.

Степун в своих мемуарах описывает процесс национального обустройства, происходивший в России почти сотню лет назад и закончившийся полной катастрофой: в эмиграции он пытается понять, почему все произошло именно так, хотя могло быть и совсем иначе. История повторяется: сегодня Россия, оказавшаяся на перепутье, пытается соединить все те же старые и трудно совместимые ценности – драматический вызов свободы, испытанные ценности Запада и драгоценный опыт национальной идентичности. Все вопросы по-прежнему открыты.

Поколение Ди-Пи

Шестьдесят лет назад 6 мая 1947 года в замечательном итальянском городе Римини – воспетом Феллини в «Амаркорде» – была завершена одна из наиболее позорных операций союзнических войск после Второй мировой войны. Англичанами из лагеря «Ди-Пи» (перемещенных лиц) было насильственно отправлено в сталинскую Россию около 200 российских беженцев.

Казалось бы, Черчилль уже произнес Фултоновскую речь, вовсю бушевала «холодная война», но законопослушные союзники по-прежнему выполняли свои «ялтинские соглашения», по которым все граждане СССР, оказавшиеся на Западе, должны быть выданы Советам. Согласно классической книге Николая Толстого (родственника Льва Николаевича) «Жертвы Ялты», страны западной демократии в 1944-47 гг. вернули сталинскому режиму более двух миллионов человек, большинство судеб которых не трудно себе представить. В их числе были не только солдаты армии Власова, «предатели» и «враги народа», но и военнопленные, гастарбайтеры, беженцы, белые эмигранты, включая генералов Краснова и Шкуро, никоим образом не подлежавшие выдаче. Необъяснимым образом более всего усердствовали именно англичане, американцы были несколько терпимее к тем, кто по различным причинам не желал возвращаться на свою прекрасную родину. Но, к счастью, примерно около полумиллиону беглецов из страны «победившего социализма» удалось спастись. Они остались в Европе, либо эмигрировали в Северную или Южную Америку.

Этот эпизод представлен в беллетризованных мемуарах Бориса Ширяева (1889–1959) «Ди-Пи в Италии. Записки продавца кукол». Ширяев – литератор, поэт, филолог – участвовал в Гражданской войне на стороне белых, в 1922 году попал на Соловки, позднее об этом написал книгу «Неугасимая лампада», переведенную на многие языки и неоднократно переизданную у нас в 1990-е годы В 1920-30-е Ширяев либо сидел, либо был ссыльным, либо скрывался на окраинах Совдепии – от Ташкента до Ставрополья. В 1945 г. через Берлин и Белград он добирается до Италии.