Русское народничество

Когда его друзья получили первые письма от него — на самом деле статьи, которые так и были опубликованы — они больше огорчились, чем удивились. Герцен не только продолжил критику всех форм западничества, которые уже стали намерено буржуазным, но и усилил ее.

Стоит обратить внимание на эти письма хотя бы из-за их четкого описания Франции перед революцией. В них еще нет углубления его идей, но в них содержится — как только он соприкоснулся с Западной Европой — их сжатое изложение. Франция Луи-Филиппа на грани взрыва, явно не нравилась Герцену. То, что действительно интересовало Герцена в Приже 1847 года, так это группировка сил противостоящая существующему режиму и понимание того, как широко распространились демократические и социалистические идеи.

Он считал, что власть буржуазии обречена. «Буржуазия не имеет великого прошедшего и никакой будущности. Она была минутно хороша как отрицание, как переход, как противуположность, как отстаивание себя...Наследник блестящего дворянства и грубого плебеизма, буржуа соединил в себе самые резкие недостатки обоих, утратив достоинства их.

»  (http://az.lib.ru/g/gercen_a_i/text_0420.shtml «Письма из Франции и Италии» ПИСЬМО ВТОРОЕ  Париж, 3 июня 1847 г.) Против нее уже поднялись дворяне и народ, идеалисты и пролетарии — все те, кто не хотел подчиниться «политической экономии» и искали решения социальных проблем, которые никакие прошлые революции не смогли решить. Поэтому он говорил, что после стольких восстаний, Европа все-еще была лишь у самого начала настоящей проблемы.

Первое соприкосновение с Парижем утвердило Герцена в своих социалистических стремлениях, даже если он не нашел новой политической силы, которую он искал эти 20 лет. Вокруг него были

«Благородное негодование, pia desideria

(благие пожелания), и критика не составляют положительного учения, особенно для народа; нет ничего менее симпатизирующего с критикой, как народ: он требует готового, доктрины, верования; ему нужно знамя, ему нужна определенная межа, к которой идти. Люди, смелые на критику,-- были слабы на создание; все фантастические утопии двадцати последних годов проскользнули мимо ушей народа; у народа есть реальный такт, по которому он, слушая, бессознательно качает головой и не доверяет отвлеченным утопиям до тех пор, пока они не выработаны, не близки к делу, не национальны, не полны религией и поэзией.

» (http://az.lib.ru/g/gercen_a_i/text_0420.shtml «Письма из Франции и Италии» Письма из Avenue Marigny  Письмо четвертое)

Поэтому отсутствие веры в немедленные возможности социализма, вместе с с радикальным недоверием в жизненность и будущность буржуазии, которая была у власти, окрашивала эти письма, как и все его тексты «перед бурей» и являлось предостережением глубокому разочарованию, которое он испытает при поражении революции 1848 года.

К концу 1847 года он уехал в Италию и там участвовал в первом действии европейской революции. Его наблюдения яркие, но журналистские, глубокие только местами. На его суждение сказывалось восхищение перед римлянами и перед формированием гражданской гвардии, и растущая оценка силы индивидуальности, которую он полюбил в каждом аспекте итальянской жизни. «Италия больше чем Рим. Это каждый маленький город и каждый отличается. Грановский, мой друг, мы по-настоящему так и не поняли Италию. Мы ошибались в деталях, как в общем мы ошибались насчет Франции.» (перевод с английского переводчика)  Он был поражен на этом раннем этапе Risorgimento сложностью итальянского возрождения и на этом брожении, так отличном от централизованной Франции, он поставил свои симпатии и надежды.