Русское народничество

Это был риск, присущий всем в движении «западников», к которому он принадлежал и которое в Москве все больше и больше ассоциировалось с ним  и с историками Грановским и Кавелиным и такими писателями как Боткин, Корш, Кетчер и другими. Анненков, который принимал участие в этом движении, объяснил лучше чем кто-либо другой основные причины политической импотенции и внутренний распад группы. «У них не было полной продуманной политической формулы. Они обращали внимания на проблемы по мере их поступления и  критиковали и рассматривали только современные явления.» (перевод с английского переводчика) Они начали с оппозиции размытой идеологии славянофилов, но не хотели начинать борьбу о более важных проблем, касающихся внутренне-российских дел или культурных отношений России с остальной Европой. Они не хотели становиться пленниками философии истории. Но это «хорошее сознание» западников, как сказал Анненков, в конечном счете оставило их с «пустыми руками». Другими словами, эта группа людей, которая, за исключением Герцена, представляла  зарождение  русского либерализма середины века, была оторвана от любой политической деятельности, с одной стороны, осознавая моральные проблемы, которые возникнут при сотрудничестве в любом виде с правительством Николая I, а с другой стороны, слишком заучившаяся, слишком измученная попыткой избавиться от мифов и метафизики романтизма, для того чтобы создать новые, активные и эффективные политические идеалы.  Таким образом она постепенно уходила все больше и больше в изучение истории, литературный критицизм и изучение обычаев. Безуспешность российского либерализма, даже после Крымской войны, коренилась именно в этом периоде конца 40х. Однако этот уход в исследования все же привел к одному важному результату. Он вдохновил пересмотр проблем российского государства и реформ Петра Великого (проблема, которая интересовала Герцена). Таким образом, это  помогло избежать тупика славянофилов и перейти к концепции истории, которая, хотя и создала миф неразрывности и прогрессивной роли государства, тем не менее  при помощи Грановсого, Кавелина, Чичерина и особенно Соловьева помогла заложить основу современной русской историографии.

Но Герцен был не больше историком чем писателем-романистом. В нем практичный политик  чувствовал невозможность развития либерализма, которое основано на изучении истории. В газетных статьях и личных беседах он поддерживал и рекламировал первые лекции Грановского в Москве, Здесь была та интеллектуальная атмосфера, которую он хотел развить согласно своим убеждениям. Но хотя он многократно пытался, так как был связан чувствами и дружбой с этой группой российских друзей, он в конце концов нехотя решил, что невозможно вывести  дискуссии на необходимый уровень.

Мы мало знаем о ранних дебатах 1846 года, главным образом из-за нехватки документов. Описание, данное Герценым в «Былое и думы» имеет большой человеческий интерес,  но содержит более личного чем политического. Письма и описания других отрывочны.

Тем не менее, вероятнее всего, обсуждавшиеся проблемы можно свести к трем.

Первая, позиция относительно народа. Эти дебаты были похожи (хотя в России больше обсуждались обычаи и моральные проблемы) на дебаты в Берлине в то же самое время в среде левых гегельянцев, дебаты об взаимоотношениях между революционерами и народом. Они опять рассматривали проблему народности. Грановский говорил, что сочувствует позиции славянофилов. Таким образом он отказывал или в любом случае ограничивал дискуссии, которые с ними проводились. Белинский хотел придать народности

значение близкое к «патриотизму» как оно понималось в Западной Европе. Боткин мудро резюмировал все эти идеи следующим образом: