Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг.

Что же касается дворянства (служилых людей), то оно зависело от верховной власти целиком и полностью, поскольку его земельная собственность (поместье) имела условный характер. Поместье давалось за службу — бессрочную, пока у помещика на неё доставало сил; в отличие от вотчины, оно не являлось частной собственностью и могло быть отобрано в случае уклонения от службы. Именно в поместное владение двум тысячам человек были розданы огромные земли, конфискованные у новгородских бояр, что положило начало созданию большого профессионального войска, а также земли «выведенных» вотчинников из других областей. Позднее помещикам стали раздаваться «чёрные земли» (т. е. государственные земли, на которых жили лично свободные, невладельческие «черносошные крестьяне») в таких уездах, как Ярославский, Переславль-Залесский, Муромский, Костромской, Дмитровский, Тверской. К середине XVI в. поместное войско составляло, по разным оценкам, от 20 до 45 тыс. человек, в него верстались представители самых разных слоёв населения, вплоть до боярских холопов.

Герберштейн так описывает взаимоотношения московской власти и служилых людей: «Каждые два или три года государь [производит набор по областям] и переписывает детей боярских с целью узнать их число и сколько у каждого лошадей и слуг. Затем… он определяет каждому способному служить жалованье. Те же, кто может по своему имущественному достатку, служат без жалованья. Отдых даётся им редко, ибо государь ведёт войны то с литовцами, то с ливонцами, то со шведами… Кроме того, государь имеет обыкновение вызывать некоторых [по очереди из их областей], чтобы они исполняли при нём в Москве всевозможные обязанности».

В 1858 г. И. С. Тургенев в неоконченной статье о русском дворянстве дал яркую и исторически корректную характеристику генезиса сословия, к которому сам принадлежал: «…русское дворянство никогда не составляло особой касты, оно не было самостоятельным, не выводило свою власть от божьей милости, не имело прав… Укреплённых замков оно не имело ни в каком смысле — ни в физическом, ни в нравственном; оно не имело вл асти — оно служило ей… Они [дворяне] служили хорошо или худо, их жаловали и налагали на них опалу… Оттого-то дворянство наше никогда не вступало и не могло вступать в борьбу с правительством… Служба… — вот то коренное начало, которое лежит в основании всему учреждению] р[усског]о д[ворянства], которое даёт ему его особенное значение и смысл… Стоит только раскрыть наудачу наши летописи, наши законы, указы, частные записки, чтобы убедиться в этом. Увечные израненные старики вымаливали отставку как милость… Русский дворянин служил и служит — и в этом его сила и значение, а не во владении крестьянами — явлении случайном». Взгляд Тургенева вполне подтверждается, например, таким рассказом Герберштейна: «Если у нас с ними [русскими дворянами] заходила речь о литовцах, они обыкновенно с усмешкой говорили: „Когда их король или великий князь приказывает кому-либо из них отправляться с посольством или в какое другое место, то получает в ответ, что-де жена больна или лошадь хрома. А у нас не так, — говорят они, смеясь, — если хочешь, чтобы голова была цела, отправляйся по первому приказу“».

Весьма показательно, что в Москве не действовало стандартное для Европы сословное ограничение на телесные наказания: бояре и служилые люди подвергались им наравне с простолюдинами — батоги, кнут, битьё по щекам…

Произвол как принцип отношения к нижестоящим, приспосабливая к своим нуждам, естественным образом перенимала у верховной власти её провинциальная администрация — наместники и волостели, вершившие государев суд на местах (иногда с участием выборных представителей «земли»). Первые ведали крупными городами и близлежащей округой, вторые — разными по размеру сельскими волостями, получая и то и другое в кормление, т. е. обеспечивать начальство должны были жители управляемых мест. Собственно, сами эти должности создавались едва ли не в большей степени для содержания государевых людей, чем для поддержания порядка: большинство местных проблем земские миры решали сами. Понятно, что такая управленческая система не могла не вести к крупным злоупотреблениям, о чём свидетельствуют многочисленные жалобы обывателей. Местный летописец рассказывает про обыкновения псковского наместника в 1540 г.: «Князь Андрей Михайлович Шуйский [тот самый, которого убили псари по приказу юного Ивана IV]… был злодей, в Пскове мастеровые люди все делали на него даром, а болшии люди подаваша ему з дары». «Быша наместники во Пскове сверепи, аки лвове, и люди его, аки зверии дивии до крестьян [христиан]», — обобщает другой псковский автор