Рыболовы

— Да Аникій-то Митрофанычъ твой изъ гостинодворовъ, что-ли? — спросилъ мужика охотникъ, одтый тирольскимъ стрлкомъ.

— Во, во, во… Краснымъ товаромъ въ рынк торгуетъ.

— Ну, такъ успокойся. Онъ уже давнымъ давно около охотничьей избы сосдскихъ куръ стрляетъ. Мн давеча про него нашъ Егоръ Холодновъ сказывалъ.

— Ну?! — протянулъ мужикъ. — Какъ-же онъ меня-то въ кустахъ забылъ и одинъ ушелъ? Вдь другъ, первый другъ. Ахъ, Аникій Митрофанычъ, Аникій Митрофанычъ! А только доложу вамъ, господа, и душа-же человкъ! Вотъ душа-то! Себ стаканчикъ — мн стаканчикъ; себ бутылку пива — мн бутылку пива. И все въ этомъ направленіи.

— Ты къ баб-то веди, а разговаривай поменьше, — перебилъ мужика докторъ.

— Да ужъ пришли. Чего вести-то? Вонъ ея изба стоитъ. Сама она у насъ крайняя и изба у ней крайняя. Такъ крайняя на деревн и стоитъ. Вонъ она…

Мужикъ покачнулся на ногахъ, показалъ на избу, выглядывающую изъ-за деревьевъ, и продолжалъ:

— Самъ становой къ ней чаю напиться зазжаетъ — вотъ она баба-то у насъ какая! Вонъ и кузница ейная стоитъ. Кузнечиха она у насъ. Работника кузнеца держитъ. Мужъ кузнецъ былъ и ей кузницу оставилъ. Дозвольте, господа, папироски? Ужасъ какъ томитъ, не покуривши!

— Вотъ папироска, только не останавливайся.

— Ну, благодаримъ покорно. А то спички есть, а папироски нтъ. Ахъ, купецъ, купецъ! Да неужто ужъ онъ на деревн, у охотничьей избы? Вотъ уха-то! Съ чего-же это я-то такъ напился и уснулъ? Постой… Что мы съ нимъ выпили? На деревн рано утречкомъ пиво пили. Потомъ по холодку пошли… Идемъ — «давай, говоритъ, землякъ, выпьемъ». Онъ три стаканчика, я три стаканчика… Зашелъ разговоръ, что люди по походному коли ежели, то и изъ берестянаго стакана пьютъ. Присталъ ко мн: «сдлай берестяный стаканъ, желаю изъ берестянаго стакана выпить». Ну, я и сдлалъ бурачекъ. Онъ бурачекъ выпилъ, я бурачекъ выпилъ. Ну, а вотъ дальше не помню. Съ чего пьяну-то быть? И ума не приложу, съ чего!..

— Здсь, что-ли, твоя Василиса Андреевна живетъ?

— Здсь, ваша милость. Сейчасъ я ей въ окошко постучу.

Охотники остановились около исправной одноэтажной избы о четырехъ окнахъ по фасаду, крытой тесомъ. Замтно было нкоторое довольство. На окнахъ виднлись блыя коленкоровыя занавски на шнурк, а на одномъ изъ оконъ стоялъ даже алебастровый купидонъ, опустившійся на одно колно и сложившій на груди руки. Мужикъ подошелъ къ окну и постучалъ въ него.

— Василиса Андреевна! Дома? Я гостей къ теб на перепутье привелъ. Хорошіе господа, питерскіе! — крикнулъ онъ. — Господа охотники… Отворяй калитку, принимай гостей, ставь самоваръ.

Въ окн показалась голова среднихъ лтъ полной женщины, окутанная расписнымъ шелковымъ фуляровымъ платкомъ, и улыбнулась, показавъ черные зубы.

— Сейчасъ сейчасъ… — заговорила она и отошла отъ окна.

— Это она сама и есть? — спросилъ докторъ мужика.

— Сама-съ, — кивнулъ тотъ.

— Такъ-какъ же ты говорилъ, что она красивая и молодая? — прибавилъ шопотомъ докторъ. — Во-первыхъ, баба уже въ лтахъ, а во-вторыхъ и чернозубая.

— Это-то, господинъ, и хорошо. Это-то купцы и одобряютъ. Зубы черны, брови блы. Становой къ ней чай пить зазжаетъ и завсегда передъ ней разныя улыбки… Чего вамъ лучше? Самъ становой. А главное, у ней нравъ веселый. Хоть ты ее разказни, вотъ возьми за косу да объ полъ, и она все будетъ смяться и разговоръ разсыпать.

— И толстая какая!

— Это она съ пива. Господа потчуютъ. Судите сами: самъ становой и тотъ меньше полдюжины не ставитъ.

— Разочаровались въ деревенской красавиц? — спросилъ доктора охотникъ, одтый тирольскимъ стрлкомъ.

— Да… но все-таки зайдемъ къ ней… Надо посмотрть хорошенько.

Щелкнулъ засовъ калитки и калитка отворилась. На порог стояла Василиса Андреевна. Теперь можно было замтить, что она была въ яркомъ зеленомъ шерстяномъ плать, очень плохо сшитомъ. Яркій платокъ ея былъ зашпиленъ подъ подбородкомъ золотой брошкой, изображавшей стрлу съ вставленными въ нее нсколькими бирюзовыми камушками. На красныхъ рукахъ блестло нсколько недорогихъ перстенечковъ.

— Пожалуйте, пожалуйте, гости дорогіе, — говорила она, смясь. — А я слышу, стучатъ въ окошко. Думаю, кто это такой? Не лошадей-ли ковать привели? А у меня работникъ-то сегодня загулявши. Выглядываю въ окошко — эво какія лошади! На двухъ ногахъ, совсмъ даже и не похожи. Вотъ сюда, въ горницу пожалуйте.

— Водка у гостей есть, а ты самоваръ ставь, Василиса Андреевна, да яичекъ на закусочку, — говорилъ мужикъ, входя въ комнату за охотниками. Комната была оклеена дешевенькими обоями. На стн висла олеографія изъ преміи журнала «Нива» — «Спящая царевна». Тутъ же тикали дешевенькіе часы съ расписнымъ циферблатомъ и помщалось зеркало съ перекинутымъ черезъ него полотенцемъ. На стол, покрытомъ красной скатертью, стояла лампа. Вторая стна комнаты была заставлена широкой кроватью съ горой подушекъ и взбитой периной, покрытой розовымъ тканьевымъ одяломъ. Въ углу образъ въ риз и передъ нимъ лампадка.

Охотники, озирая комнату, сли на стулья. Хозяйка удалилась въ смежную комнату. Мужикъ послдовалъ за ней. Слышно было какъ онъ говорилъ ей: