Рыболовы

— Василій Тихонычъ! Проснитесь! Ваша англичанка сбжала! — крикнулъ онъ.

Хитрость подйствовала. Василій Тихонычъ открылъ глаза и приподнялся.

— Діана сбжала? Какъ сбжала? Да вдь она на цпи была! Зачмъ-же ты ее съ цпи спустилъ? — заговорилъ онъ, садясь на кровать.

— Успокойтесь. Цла… — разсмялся егерь. — А только ночью она поднялась на столъ и колбасу вашу съла. Нарочно я сказалъ, что пропала, потому вставать надо и на охоту идти. Вставайте скорй… Ужъ самоваръ остылъ.

— Чортъ! Дьяволъ! Только пугаешь попусту. Вдь моя собака капиталъ, вдь она четыреста рублей стоитъ.

Василій Тихонычъ опять легъ, но ужъ больше не засыпалъ. Около половины восьмаго онъ былъ на ногахъ, но Петръ Михайлычъ продолжалъ спать. Василій Тихонычъ, чтобъ разбудить его, стащилъ съ него пледъ, выдернулъ изъ подъ головы подушку — не помогло.

— Вотъ дрыхнетъ-то! — воскликнулъ Василій Тихонычъ.

Докторъ собирался уже на охоту.

— Нтъ, господа. я вижу, васъ не дождешься. Я одинъ пойду въ лсъ, — сказалъ онъ. — Пойдемте, если хотите,

— Нельзя. Я далъ Петру Михайлычу слово, чтобы вмст идти.

— Да вдь и я далъ, а однако, видите, онъ въ безчувственномъ состояніи. Нтъ, ужъ я отправлюсь.

Докторъ ушелъ.

Старенькіе стнные часишки съ мшкомъ песку вмсто гири прокашляли восемь. Самоваръ давно уже простылъ. Василій Тихонычъ попробовалъ ссть на ноги Петра Михайлыча, чтобы разбудить — тщетно. Петръ Михайлычъ пинкомъ отпихнулъ его отъ себя и продолжалъ спать.

— Петръ Михайлычъ! Пожалуйте… Телеграмма отъ вашей супруги! — крикнулъ егерь, пустившись на хитрость. — Телеграмма… Прочтите… Смотрите, не случилось-ли чего…

Телеграмма помогла. Петръ Михайлычъ поднялся и, держась за голову, заговорилъ:

— Телеграмма… Фу! Давай сюда… Что такое?

Василій Тихонычъ сунулъ ему въ руки замасленную бумагу отъ колбасы и съ громкимъ смхомъ сказалъ:

— Вотъ телеграмма… Читай…

Въ отвтъ послышались ругательства.

— На охоту вдь надо идти, — пробормоталъ егерь. — Очухайтесь скорй, умойтесь, да и пойдемте. Третій день живете здсь и не можете на выводковъ собраться.

— Охъ, совсмъ я боленъ… Каждое мстечко у меня ломитъ. А башка, башка, такъ какъ пивной котелъ, — отвчалъ Петръ Михайлычъ. — Который теперь часъ?

— Да ужъ девятый. Съ пяти часовъ я васъ будить началъ — и словно вы каменные, — разсказывалъ егерь.

— Отпейся ты скорй чаемъ. Сейчасъ полегчаетъ, — говорилъ Василій Тихонычъ.

— Прежде всего умыться надо, хорошенько умыться, — совтовалъ егерь. — Да дайте, я вамъ голову холодной водой изъ ведра окачу. Пойдемте на крыльцо.

— Веди куда хочешь. Длай со мной что хочешь. Фу! Даже изъ стороны въ сторону шатаетъ. А насчетъ жены — нехорошо, что вы меня обманываете. Примта есть. Нехорошо… — бормоталъ Петръ Михайлычъ и отправился на крыльцо вмст съ егеремъ.

Тамъ ужъ поджидали его, сидя на ступенькахъ, гармонистъ Калистратъ, кривой мужикъ, продавшій съ вечера форель, и пять крестьянскихъ двушекъ.

— Вамъ чего? Вы чего тутъ, черти? — крикнулъ на нихъ Петръ Михайлычъ.

— За расчетомъ, ваша милость, пришли. Вчера вы съ нами не расчитались, такъ вотъ…

— За какимъ расчетомъ? — вспоминалъ Петръ Михаилычъ.

— Да какъ-же… Вдь вы за псни не заплатили, что мы вчера вамъ пли. Помилуйте, вдь мы рабочій день потеряли. Надо-же расчитаться, — отвчали двушки.

— Вонъ! Видите, я только еще всталъ. Не сбгу я… Посл придите…

— На работу, Петръ Михайлычъ, надо идти. Итакъ ужъ три часа потеряли, вашей милости дожидаясь.

— Въ обдъ приходите. Видите, я еще не умылся. Пустите… Дайте мн умыться!

— Мн за рыбу! — кричалъ кривой мужикъ. — Теперь-бы вотъ за жердями хать, а тутъ…

— Прочь! Чего вы, дьяволы, въ самомъ дл пристали, словно съ ножомъ къ горлу! — закричалъ на мужиковъ и двушекъ егерь и сталъ ихъ гнать съ крыльца. — Не пропадутъ ваши деньги, не сбжитъ Петръ Михайлычъ. Онъ нашъ постоянный гость.

И егерь пустилъ даже въ ходъ кулаки. Мужики и двушки стали уходить отъ крыльца.

— Опять полъ-рабочаго дня пропадетъ… — бормотала черноглазая Аришка.

— Ничего твоего не пропадетъ. Приходи только во-время. Платокъ теб даже подарю, — сказалъ Петръ Михайлычъ.

— Баринъ! А баринъ! И мн съ васъ за гармонію двойную плату получить надо, потому вотъ уже я и сегодняшнее утро изъ-за вашей милости прогулялъ! — кричалъ кузнецъ Еалистратъ.

Петръ Михайлычъ началъ умываться. Егерь вылилъ ему на голову ведро холодной воды и ругалъ мужиковъ и двушекъ.

— Какъ я пойду теперь на охоту, Амфилоша? У меня даже ноги трясутся и всего меня въ дрожь… лихорадка колотитъ, — говорилъ Петръ Михайлычъ, присвъ на ступеньки крыльца и утираясь полотенцемъ.

— Ничего, ваша милость, какъ-нибудь расходитесь. Главное дло, теперь чаемъ отпиться надо хорошенько.

— Ну, и опохмелиться чуточку не мшаетъ, выскочилъ изъ-за угла кривой мужикъ. — Послушайтесь, баринъ, моего совта: хватите вы теперь стаканчикъ съ перцемъ.

— Проходи, проходи! Никто твоего совта не спрашиваетъ! — крикнулъ на него егерь. — Вишь, дьяволъ, притаился! Нечего тутъ…

— Какъ проходи? Долженъ-же я за вчерашнюю форель деньги получить!

— Да вдь ужъ ты получилъ.