Рыболовы

— Длать нечего, надо въ этой замасленной шапк идти. Но гд-же лисій хвостъ, который я у мужика на жилетку смнялъ? Хоть жен свезти этотъ хвостъ въ подарокъ. «Вотъ, молъ, убилъ лисицу».

— А хвостъ вы Агашк подарили за псни.

— Тьфу ты пропасть! Ршительно ничего не помню. Да что я, дурманъ какой пилъ, что-ли!

— Пиво-съ… Ромъ… Водку… Вдь три ящика пива-то у васъ съ компаніей выпито.

— Ну, дла!

Зазвенлъ бубенчикъ. Пріхалъ Степанъ на лошади, стучалъ кнутовищемъ въ окошко и кричалъ:

— Ваша милость! Готова подвода! Пожалуйте…

— Сейчасъ, сейчасъ…

Егеръ отвязывалъ отъ ножки дивана привязанную на цпь англійскую собаку Діану. Петръ Михайлычъ надвалъ патронташъ и кряхтлъ. Василій Тихонычъ осматривалъ бутылки въ ларц.

— Ну, скажите на милость, весь мой запасъ спотыкаловокъ вчера высосали! Нечего и въ фляжку налить, чтобъ адмиральскій часъ въ лсу справить. Четыре бутылки были полныя — и въ лоскъ… Ни рябиновой, ни мадеры, ни хересу. Только коньяку на донышк. Съ чмъ мы подемъ?

— Насчетъ этого не безпокойтесь, — отвчалъ егерь. — У кабатчика нынче отличная водка. Даже самая очищенная московская есть. Рябиновый настой тоже прелесть. Пойдемъ мимо кабака, зайдемъ и наполнимъ охотничьи фляжки.

— А сыръ гд? Гд сыръ? Я вдь большой кусокъ сыру и колбасу привезъ. Фу, ты пропасть! Ни колбасы, ни сыру. А съ вечера все на стол было.

— А это ужъ у вашей собачки-англичанки спросите. Не слдовало ее на ночь въ изб оставлять.

— Да неужто Діана сожрала?

— Она-съ. Собственноручно видлъ, когда въ пять часовъ утра пришелъ сюда будить васъ. Она еще додала тогда вашу закуску. Вонъ огрызокъ сыра подъ диваномъ валяется. Не въ моготу ужъ и дожрать-то было, подлой.

— Ну, за это драть! Немилосердно надо драть… — говорилъ Василій Тихонычъ, сжимая кулаки. — Ахъ, мерзавка! Да что это въ Англіи нарочно собакъ къ воровству пріучаютъ, что-ли! И вдь что обидно: безъ закуски, анаема, охотниковъ оставила. Ну, чмъ мы теперь въ лсу на привал будемъ закусывать? Въ здшней лавочк колбаса изъ кошатины. Разв сардинокъ коробку взять?

— Въ кабак яицъ крутыхъ захватимъ, въ лавк ситнику — вотъ намъ и закуска. Сбирайтесь только, ваша милость, скорй. Вдь ужъ скоро девять часовъ…

Вс засуетились. Егерь началъ выносить изъ избы ружья. Петръ Михайлычъ кряхтлъ и еле переставлялъ ноги, выходя на улицу деревни.

Черезъ минуту охотники, егерь и собака хали въ телг по деревн.

— Легче, Стаканъ, легче! Животъ у меня дрожитъ очень и подъ сердце стрляетъ. Вдь ужъ ежели выхали, то куда теперь торопиться! Успемъ… — говорилъ Петръ Михайлычъ мужику и держался за животъ.

XII.

Дохали до кабака, находящагося на конц деревни; онъ-же постоялый дворъ и штофная лавочка. Вывска гласила: «Постоялый дворъ лучшихъ водокъ и наливокъ».

— Прикажете остановиться, ваша честь? — спросилъ мужикъ Степанъ, все время хавшій по деревн шагомъ по приказанію Петра Михайлыча.

— Да ужъ брать-ли водки-то съ закуской съ собой? — перебилъ его Василій Тихонычъ, обращаясь къ Петру Михайлычу. — Ты весь расклеился, еле сидишь на телг.

— А то какъ-же? Обязательно надо брать. Чмъ-же мы подкрпимся-то въ лсу? Я изъ-за того только и расклеился, что не подкрпился съ утра, какъ слдуетъ.

— А подкрпишься, перекалишь и опять сдлаешься разварной судакъ — соусъ провансаль.

— Надо въ умренности. Я по малости. Зачмъ перекаливать?

— Возьмите, ваша милость, подкрпленія. Какая-же это будетъ охота, ежели безъ подкрпленія! — замтилъ Степанъ.

— Амфилотей! Брать? — спросилъ Василій Тихонычъ егеря. — Я боюсь, что какъ-бы намъ…

— Да ужъ возьмите. Что тутъ…

— Тпрр…

Степанъ остановилъ лошадь. Петръ Михайлычъ и Василій Тихонычъ слзли съ телги и вошли на крыльцо кабака, постоялаго двора тожъ. Хотлъ слзать и егерь, но Василій Тихонычъ остановилъ его.

— А ты покарауль собаку. Пусть она въ телг останется. Я боюсь взять ее съ собой. Какъ-бы она не вскочила тамъ на буфетную стойку да не сожрала что-нибудь.

Въ кабак толпились мужики. Были прозжіе, были и мстные. Тутъ-же присутствовалъ и кривой мужикъ, продавшій вчера Петру Михайлычу форель и потомъ бражничавшій съ нимъ. Онъ былъ пьянъ.

— Петръ Михайлычъ! Создатель! Словно солнце засіяло, когда вы вошли! — воскликнулъ онъ. — А я изъ-за васъ, ваша честь, сегодня гуляю, потому такъ какъ вы меня вчера попотчивали, а человкъ слабъ. Бабій платокъ, ваша честь, пропиваю, право слово. Денегъ нтъ, за деньгами я къ вамъ сегодня утречкомъ являлся, чтобы за вчерашнюю рыбу получить, а вы изволили сказать: «приходи потомъ».

— На деньги. Подавись.

Петръ Михайлычъ расплатился за рыбу.

— Вотъ за это спасибо! Вотъ благодаримъ покорно! — воскликнулъ мужикъ. — А теперь ужъ будьте, ваша честь, благородны и опохмелите меня стаканчикомъ… Дозвольте вашу милость съ здоровьемъ поздравить. Сами вы виноваты, что спутали меня вчера, такъ ужъ должны-же вы…

— Ну, налейте ему стаканъ!

Лзъ въ кабакъ и мужикъ Степанъ.

— Дозвольте, Петръ Михайлычъ, стаканчикомъ поруководствоваться, — заговорилъ онъ. — Ей-ей, поправка нужна. Цлый день я изъ-за вашей милости вчера прогулялъ. Отойти невозможно отъ васъ, потому жду, что вотъ-вотъ подете…

— Еще стаканъ! — скомандовалъ Петръ Михаилычъ.