Рыболовы

Мужики пили, сплевывали длинной слюной и обтирались полами.

— А вы, господа, пожалуйте на чистую половину. У насъ есть чистая половина на отличку для господъ, — приглашалъ кабатчикъ охотниковъ.

— Нтъ, нтъ… — отвчалъ Василій Тихонычъ. — Мы захали только въ посуд водки съ собой взять, чтобъ на охот при себ было. Да дайте намъ десятокъ яицъ въ крутую.

— Вася! Да выпьемъ здсь по рюмк, - шепнулъ Петръ Михайлычъ Василію Тихонычу. — Ежели я теперь малость поправлюсь — ей-ей, я сейчасъ человкомъ стану.

— Да вдь перекалишь и на охоту не попадешь. Лучше ужъ тамъ выпьемъ.

— Тамъ особь статья, а здсь по одной… Только по одной.

Выпили и закусили кусочками рубца, лежавшаго на стойк. Кабатчикъ налилъ охотникамъ въ дв фляги водки, снабдилъ яйцами и хлбомъ и они начали уходить изъ кабака.

— Ваша милость! Утромбуйте меня вторымъ стаканчикомъ, чтобы не хромать! Вдь изъ-за васъ сегодня загулялъ! — кричалъ имъ вслдъ кривой мужикъ, но они не оборачивались.

Опять въ телг. Опять похали.

— Ну, что? Какъ твое брюхо? — спрашивалъ Василій Тихонычъ Петра Михайлыча.

Лучше. Колетъ-то колетъ отъ тряски, но ужъ куда меньше. Рюмка поправки великое дло! Оттого я и мужикамъ въ поправк не отказываю, что самъ понимаю, какъ это пользительно.

— Погоняй, Степанъ! Погоняй!.

Телга заскакала по дорог. Петръ Михайлычъ опять схватился за животъ. Свернули въ сторону и потянулись по берегу рчки. У дороги показалась опушка лса, съ другой стороны но прежнему шла извилиной рка.

— Стой! Стой! Утка! — кричалъ Василій Тихонычъ, указывая на рку. — Надо сейчасъ Діану попробовать. Гд ружье? Вынимай изъ чехла ружье! сказалъ онъ егерю.

— Позвольте, Василій Тихонычъ. Да это домашняя утка. Это сторожихинъ селезень, — отвчалъ егерь.

— Ну, что ты врешь! Дикая.

— Ахъ, ты, Боже мой! Да разв не видите, что у него павлиній отливъ на голов. Домашній селезень.

— Такъ и есть селезень. Но вдь Діанку-то, я думаю, можно и на домашнемъ селезн попробовать, а сторожих за него заплотимъ. Когда еще тутъ дикихъ-то утокъ дождешься! Давай, я выстрлю.

— Оставьте. Безпокойная баба эта сторожиха. Еще привяжется, подниметъ скандалъ. Вотъ ихъ сторожка стоитъ. Тутъ они съ мужемъ и караулятъ лсъ. Бросьте. Теперь мы на куропатокъ демъ, а посл куропатокъ я васъ на такихъ дикихъ утокъ наведу, что однимъ выстрломъ по три. штуки укладывать будете.

— Эхъ, селезень-то какъ на вод прелестно сидитъ! Хлопъ — и на мст. Жалко. Пошелъ, Степанъ!

Опять похали. Дорога отклонилась отъ рки. Показался лсъ и направо. Телга прыгала по корнямъ, стелящимся по дорог. Петръ Михайлычъ, кряхтлъ и держался за животъ.

— Скоро привалъ? — спрашивалъ онъ егеря.

— Да какой-же, ваша милость, привалъ, ежели еще и по лсу не побродили.

— Нтъ, я спрашиваю, долго-ли еще намъ на телг-то хать?

— До Антроповой караулки. Какъ караулка Антропа покажется — тутъ ужъ надо влво брать и прозда нтъ. Степана мы у караулки оставимъ, а сами въ лсъ пшкомъ пойдемъ.

— Да вдь это еще версты дв будетъ.

— Ну, дв не дв, а полторы пожалуй…

— Трясетъ ужъ очень. Василій Тихонычъ, сдлаемъ привалъ и съдимъ по яичку. И мсто-то какое здсь приглядное! Вонъ и бугорокъ, вонъ и пенекъ. Словно нарочно для привала.

— Ваша милость! Петръ Михайлычъ! Да вдь ежели мы эти привалы на каждой верст будемъ длать, ей-ей, мы и до куропатокъ не доберемся, сказалъ егерь. — Дайте сначала хоть по выстрлу-то изъ ружей выпустить.

— Выстрлъ выстрломъ, а яичко ничкомъ… — отвчалъ Петръ Михайлычъ.

— Да вдь вы яичко-то пропускать въ себя будете съ прилагательнымъ.

— Ну, до Антроповой избы. Хорошо. А ужъ у Антроповой избы — привалъ. На тощій желудокъ какіе-же выстрлы, какая-же охота!

— Эхъ, не добраться намъ до куропаточныхъ выводковъ! — вздохнулъ егерь. — Вдь третій день сбираемся.

— Доберемся. Вдь ужъ похали, такъ какъ-же не добраться? — отвчалъ Василій Тихонычъ.

— Конечно-же доберемся, — прибавилъ Петръ Михайлычъ. — Скоро караулка-то, Амфилотей?

— А вотъ большой лсъ продемъ — тутъ она и будетъ.

Прохали большой лсъ, начался мелкій олешникъ.

— Вонъ караулка стоитъ! — указывалъ егерь.

— Погоняй, Стаканъ! Погоняй! — сказалъ Петръ Михайлычъ, оживившись.

Телга запрыгала и черезъ пять минутъ остановилась около ветхой избушки. Изъ трубы избушки валилъ дымъ, у крылечка лаяла, привязанная на цпь, кудластая черная собака. Степанъ остановилъ лошадь. Петръ Михайлычъ первый вылзъ изъ телги и радостно закричалъ:

— Привалъ! Амфилотей! Доставай провизію.

XIII.

Охотники располагались на бугорк около лсной сторожки. Степанъ вытащилъ изъ телги рогожу и разостлалъ ее на трав около пня. Петръ Михайлычъ тотчасъ-же грузно опустился на нее и сталъ отвинчивать горлышко отъ охотничьей фляжки, длая изъ нея стаканчикъ и торопилъ Василья Тихоныча, говоря:

— Лупи, Вася, скорй яичко на закуску, лупи.

Изъ сторожки вышелъ сторожъ Антропъ, пожилой приземистый мужикъ въ линючей ситцевой рубах и безъ шапки. Онъ поклонился.

— Съ приваломъ, ваше здоровье, честь имю поздравить, — сказалъ онъ. — Можетъ быть самоварчикъ вашему здоровью потребуется, яишенку, такъ въ лучшемъ вид?

— Да неужто можно? — воскликнулъ Петръ Михайлычъ.