Рымба

– Аккуратнее, Васёк, это все же не мотоцикл, тут лыжи закусит – не вывернешь!

– Ладно!

Вдвоем они закинули комель на сани, и Митя вместе с петлей удавки прицепил их к фаркопу. Василёк оседлал снегоход и плавно сдвинул сани под уклон.

– По старому следу! – крикнул ему вдогонку Митя.

Парень махнул рукой – слышу, мол. Митя оглянулся кругом. Сверху, со скал, ему было видно, как приближается трактор, как дымят трубы над его домом и над домом Манюни, как плывут вдали над белым озером темные полоски берегов. Только не видать в прибрежном сосняке снегохода с Васильком в седле, и что-то не выезжает он на лед, а пора бы. Митя прислушался: и мотора не слыхать. В чем дело?

В тревоге зашагал он скоро по следу гусеницы, увязая в снежной борозде, по-медвежьи переваливаясь и тяжело дыша с похмелья. Углубился в сосняк и увидел заглохший на боку снегоход, опрокинутые сани и Василька, неподвижно лежащего возле сосны лицом в снег. В глазах у Мити почернело. Он подскочил к парню и, с трудом сдерживаясь, осторожно перевернул его за плечи. Василек застонал.

«Живой, слава богу!» – мелькнуло в голове у Мити. На бледное лицо Василька слева, с виска на скулу, сползала, раздуваясь, гематома. Глаза были закрыты. Плечо казалось как-то странно вмятым, словно вдавленным в тело, а левая рука висела тряпкой. Митя стряхнул снег с лица парня.

– Щас, щас, терпи, сынок! – прошептал он, подскочил к «Викингу», отхватил ножом веревку с бревном, выровнял сани и одним рывком поставил тяжеленную тушу снегохода на лыжи. Потом подхватил Василька под спину и коленки, поднял на руки и уложил в сани.

К счастью, снегоход завелся. Митя быстро и осторожно вывез Василька на лед. Притормозив возле трактора, где старший Василь со Сливой и морячком закатывали бревна в большие сани, Митя соскочил с сиденья:

– Иваныч! Моя вина! – громко, отчаянно и торопливо заговорил он. – Пустил парня за руль, а он, похоже, сосну зацепил…

Все, бросив бревно, подбежали к саням и склонились над Васильком. Он открыл глаза.

– У-у-уф! – выдохнул Митя.

– Видишь меня? – так же громко спросил Василь-старший мальчишку и махнул перед его лицом пятерней.

– Вижу, – прошептал тот, – прости, дядька Митя, «Ямаху» помял…

– Да хрен с ней! Давай ко мне, Манюня с Любкой поглядят!

Митя со Сливой прыгнули на снегоход, а Василь-старший лег в сани рядом с малым. Морячок с Волдырем залезли в кабину трактора. Тронулись домой. По дороге Волдырь соскочил и забежал к Манюне. Дома у Мити Василька осторожно раздели и уложили на постель.

Гематома у того разлилась на пол-лица, но он был в сознании, хотя и постанывал от боли. Нательную рубаху Любе пришлось разрезать ножницами, шевельнуть рукой Василек не мог. Затем она чуть приподняла с подушки его голову, вложила ему в губы таблетку и дала запить из чашки. Вера догадалась и принесла со двора целую кастрюлю снега, чтобы прикладывать к раздувшемуся лицу парня.

– Спасибо, дочка! – вздохнул Василь-старший, и мужики наконец расселись по лавкам.

Вошла Манюня. В темной куртке и тугом платке она казалась совсем маленькой и сухонькой. Сняв валенки, она в толстых собачьих носках прошла к постели больного. Отдала куртку Любе.

– Хорошая шишка! – похвалила она с серьезным лицом, растирая кисти рук и словно бы принюхиваясь. – Но ничего, до свадьбы заживет. А вот посмотрим плечико у бедного кузнечика. Ну-ка, милок, глянь на меня!

Манюня коснулась гематомы на лбу Василька, приоткрыла заплывшее веко и ладонью прикрыла его здоровый глаз. Потом осторожно пощупала плечо. Василек дернулся.

– Как болит? – спросила его Манюня.

– Колет и гудит, – ответил он тихо.

Старуха дважды кивнула.

– Любонька, – повернулась она к Митиной жене, – нагрей таз воды и мыла туда настругай. Хозяйственного. Митька, а ну выйдем в сени!

Тот послушно вышел за Манюней.

– Вспомнишь лесину, об которую мальчонка треснулся? – с ходу спросила его она.

– Ну.

– Вези, покажешь. И рукавицы его с собой возьми. Любаше скажем, за лекарством поехали.

Скоренько и молча одевшись, Манюня вышла во двор. Следом выскочил Митя, передал ей рукавицы и сел за руль снегохода. Старуха надела их и устроилась у него за спиной так же, как два часа назад Василек.

– Крепче держись, Михална! – обернулся к ней Митя. – Не хватало еще…

– Рули давай! – перебила она его. – Надо еще ко мне забежать.

В лесу, возле злополучной сосны, Манюня хмуро огляделась, прислушалась к чаще, к ветру и тяжело вздохнула:

– На льду меня подожди. Езжай, не мешайся под ногами!

Митя отъехал подальше, за деревья, заглушил снегоход и немного прошел по следу обратно. Осторожно высунувшись из-за ветвей, он увидел, как старуха положила руки в Васильковых рукавицах на ствол сосны и что-то шепчет с закрытыми глазами. Потом она сняла со ствола картонку – иконку, должно быть, – приложилась к ней губами и убрала за пазуху, а рукавицы повесила на сухую веточку сосны. Перекрестилась и обернулась к озеру. Митя отступил в чащу и пошел своим следом к «Викингу».