Рыцарь курятника

В ту минуту, когда он поднимался по шаткой лестнице, прекрасная карета, с гербом и короной виконта на дверцах, остановилась перед отелем «Сен-Гильом». Кучер остался сидеть, лакей вышел из кареты и зашел в отель. На кучере и лакее поверх ливрей были надеты просторные плащи с рукавами, защищавшие их от холода. Отель «Сен-Гильом» был не гостиницей, а странноприимным домом, недавно учрежденным, чем-то средним между обыкновенной гости– ницей и меблированными комнатами. В нем, как правило, останавливались богатые иностранцы. Карета, остановившаяся перед дверью, была пуста, она не привезла никого, а собиралась отвозить. Слуга обратился к лакею гостиницы:

– Передайте моему господину, виконту де Сен-Ле д'Эссеран, что карета ждет его.

– Ступайте сами, – отвечал лакей.

– Я не могу.

– Почему?

– Потому что мой господин запретил мне оставлять карету.

– Разве в ней везут какое-нибудь чудо?

– Может быть, но это вас не касается! Ступайте и доложите моему господину.

– Иду, иду! – проворчал лакей, медленно поднимаясь по лестнице.

Слуга возвратился к карете. Прошло довольно много времени, потом послышались громкий голос и смех. Дверь передней с шумом отворилась, и молодой человек, одетый с чрезвычайным щегольством, смеясь, спустился с лестницы. Ему могло быть лет двадцать пять, он был наряжен в камзол серый с розовым, бархатные панталоны, розовый атласный жилет, вышитый серебром, и треугольную шляпу с золотым галуном. Пуговицы на камзоле и жилете, пряжки на подвязках и на башмаках, цепочка часов были усыпаны бриллиантами и рубинами, оправленными в серебро. На безымянном пальце левой руки молодого человека был надет великолепный перстень с рубином, обрамленным бриллиантами, а в правой руке он держал табакерку, также украшенную бриллиантами и рубинами.

Спустившись с последней ступеньки, молодой щеголь склонил голову к правому плечу, а правую руку сунул в карман панталон.

– Право, милый и любезный граф, – проговорил он, не оборачиваясь, – вы самый удивительный, самый ослепительный, самый фантастический человек, какого я когда-либо встречал. Если захотите, вы будете через неделю предметом восторга и обожания всего двора…

Сказав эти слова, он обернулся назад. Его спутник выходил из передней к парадной двери отеля. Это был мужчина высокого роста, прекрасно сложенный, с благородной осанкой. На вид ему, казалось, было лет тридцать. Физиономия у него была выразительная, подвижная; цвет лица очень смуглый, как у араба; брови очень черные и густые; глаза блестящие, взгляд пронзительный. На нем был костюм из коричневого бархата с темно-зеленым атласным жилетом, без вышивки. При всей простоте и изяществе костюма, его украшали пуговицы и пряжки из бриллиантов необыкновенной величины.

Слуга, ждавший своего господина, бросился к карете и отворил дверцу.

– Садитесь же, мой милый, – сказал молодой щеголь, посторонившись, своему спутнику. Когда оба сели в ка-

рету, слуга с непокрытой головой почтительно ждал приказаний.

– В кабак «Царь Соломон»! – приказал щеголь.

Дверца закрылась, и карета поскакала, увлекаемая парой

великолепных нормандских лошадей. Молчание царило внутри кареты. Вдруг мужчина постарше, севший первым и занимавший правое, почетное место, обернулся к молодому щеголю.

– Хохлатый Петух! – сказал он шепотом, но тоном странно твердым. – Сегодня вечером мы вступим на новый путь!

– Патрон! – отвечал молодой человек. – Вы удостоили меня доверием – я буду его достоин!

– Ты знаешь половину моих тайн.

– А моя преданность всецело принадлежит вам.

– Я верю.

ХХIV Кабак «Царь Соломон»

То, что теперь называется ресторанами, называлось в старину кабаками, и среди самых знаменитых в Париже был кабак «Царь Соломон». Тридцать лет за столами его кутили принцы крови, вельможи и буржуа; он занимал весь дом на улице Шостри, на углу улицы Тиршан.

В половине седьмого вечера яркий свет освещал внутренность кабака. В полуподвале размещались лавка, кухня и сад с боскетами. На первом этаже располагались обширные залы для больших обедов; на втором этаже – отдельные номера.

В седьмом номере середину занимал стол, на котором было приготовлены четыре прибора. Два канделябра на камине и два других на столе освещали комнату. Хотя на столе было четыре прибора, в комнате находились только две особы: мужчина и женщина. Женщина, высокая, красивая, нарядная, с бесстыдным взглядом и развязными манерами, была та самая,

которую встречали в обществе Рыцаря Курятника и которую публика называла просто Бриссо. Она сидела у камина в большом кресле и грелась у огня. На камине стояли графин и стакан, оба наполовину наполненные.

Мужчина, сидевший или скорее лежавший в кресле, был высок, худощав; лицо у него было утомленное, губы полные, глаза круглые и маленькие, взгляд хитрый, пресыщенный. На нем был костюм дворянина, когда-то щегольской, но теперь грязный и заношенный. Вытянув одну ногу к огню, а другую положив на стул, он держал в руке стакан, наполненный содержимым одной из трех бутылок, стоявших на столе.