Рыцарь курятника

– Ventre-de-biche, Бриссо моего сердца, любовь моих воспоминаний и воспоминание моей любви, – проговорил он. – Ты не ожидала, что будешь сегодня ужинать со мной?

– Действительно, я думала, что ты настолько окружен кредиторами, – отвечала Бриссо, – что не осмелишься и носа высунуть из дома.

– Ошиблась, моя красавица! Кстати, если я тебе говорю «ты», не слишком этим гордись: я имею привычку говорить «ты» всем, с кем ужинаю.

– Тогда ты должен «тыкать» всему Парижу.

– Но если я говорю тебе «ты», то тебе совершенно незачем так же обращаться ко мне. Ведь в моих жилах течет дворянская кровь.

– Да, но, когда к тебе пристают и ты нуждаешься в десяти луидорах, ты согласишься выслушивать от меня что угодно, только бы я дала тебе взаймы.

– А когда тебе нужно проткнуть шпагой кого-нибудь, кто тебя стесняет, разве я не к твоим услугам? Если я тебе даю взаймы мою ловкость и мужество, то ты, кажется, вполне можешь одолжить мне немного деньжат.

– Я только ради этого тебе и одалживаю.

– Зачем же тогда так фамильярничать со мною, обращаться ко мне на «ты»…

– Оставь меня в покое! Если ты еще будешь дразнить меня, я разнесу по всему Парижу, что Вольтер дает тебе пенсию в сто луидоров за то, чтобы ты аплодировал его трагедии.

– Можешь рассказывать, кому хочешь. Вольтер неблагодарный…

– Ах, и он отказал тебе в кредите?

– А, кстати, он мне уже не нужен: я теперь самое счастливое существо во всей Франции и Наварре.

– Каким образом?

– Со вчерашнего дня у меня есть отель, сад, слуги, лошади, экипажи и я к черту послал всех моих кредиторов.

– Где же твой отель, я приеду к тебе с визитом!

– В Тампле[10], у принца Конти. Его высочество просил меня занять комнату в его отеле, что чрезвычайно удобно, потому что Тампль, как жилище принца крови, неприкосновенен и я из моего окна могу орать прокурорам и агентам месье Фейдо все, что захочу, а они не смогут сделать ничего, кроме как кланяться мне, как дворянину дома принца.

– Ты дворянин дома принца Конти?

– Да. Я, Шарль Жак Луи Огюст де Рошель, кавалер де ла Морлиер, родившийся в Гренобле 12 мая 1701 года[11] от благородной и старинной фамилии, имею честь занимать должность в доме принца Конти.

– Должность… какую?

– Человека любезного, приятного и услужливого.

– А! Ты ему нужен, это понятно.

Морлиер опорожнил свой стакан.

– Просто дикая мысль, – продолжала Бриссо, – принцу взять к себе такого человека…

– Молчи! Не забывай, с кем ты говоришь.

– Кто тебя представил принцу?

– Я сам. Представь себе, в настоящее время я нахожусь в дурных отношениях с Вольтером, с начальником полиции, с коллегией клермонтских иезуитов, с моими кредиторами, которые гоняются за мной, как собаки за кабаном. Желая обрести спокойную жизнь, я однажды утром принарядился, надел на шею орден Спасителя[12] и отправился к его высочеству.

– Он тебя принял?

– Очень любезно. Принц завтракал…

– И пригласил тебя?

– Нет, но он выслушал меня. И вот что я ему сказал.

Морлиер встал и принял позу, которую он, вероятно,

принимал, когда говорил это принцу Конти.

– Монсеньор, я пришел предложить вам дело, которое считаю превосходным. В положении принцев есть разные поступки, попытки, розыски, фантазии – словом, потребности, которые нельзя удовлетворять, и действия, которые невозможно предпринимать по своему желанию и по своей воле. Поэтому каждому принцу крови следует иметь возле себя преданного служителя, которого можно было бы использовать в случае надобности, который имел бы имя, приличное звание, но подмоченную репутацию. Этот полезный человек, который все видел, все читал, все знал, все испробовал, который и годится на виселицу, и бывает в хороших домах, у которого есть друзья во всех классах общества, который может совершить как хороший, так и дурной поступок, который не боится ни черта, ни полиции, ни удара шпаги, ни Бастилии, этот человек, единственный в своем роде специалист – я! Я – кавалер де ла Морлиер, я – служивший в мушкетерах, я – имеющий другом Шаролэ, Бульона, Рогана, Монморанси, Тремуйля, я – присутствовавший на ужинах Ларошфуко, Коссе, Креки, Мальи, Бово, Бофретона, Ришелье, я – промотавший отцовское наследство для того, чтобы не иметь с ним хлопот, я, наконец, знающий все, видевший все, делающий все! Поверьте мне, монсеньор, возьмите меня к себе: второго, подобного мне, вы не найдете.

– Бесподобно! – восхитилась Бриссо. – А что сказал его высочество?

– Его высочество понял, чего я стою, и предложил мне комнату в Тампле, в которой я и обосновался вчера[13].

– Браво! А я-то думала, что ты шутишь.

– Это святая истина, повторяю. Никогда я еще не был так спокоен. За сим, милый и старинный друг, наполни мой стакан, потому что мои бутылки пусты. За твое здоровье!

– Объясни мне теперь, зачем ты пригласил меня поужинать?

– Что? – с удивлением спросил Морлиер.

– Я спрашиваю: зачем ты пригласил меня ужинать?

– Прости, но, кажется, я должен задать тебе этот вопрос.

– Как?

– Ведь ты мне написала, чтобы я был здесь в шесть часов вечера сегодня, в кабинете номер семь, в кабаке «Царь Соломон».

– Ты шутишь!

– Как?

– Это ты мне написал!

– Нет.

– Да.

– Вот твое письмо!