Дело было совсем не в том, что он боялся остаться без поддержки воров на сходняке. Он умеет доказывать, и воры просто вынуждены будут принять его правоту. Но что дальше? Он так и останется для них чужим. Но что же в нём такого чужого для них, если он за всю свою блатную жизнь не запорол ни одного косяка и во всём живёт по понятиям? И почему его тянет к отцу Валидолу? А вот тут-то и объяснение. Что роднит его с Валидолом, то делает его чужим для воров. Надо бы с батюшкой перетереть.
Батюшка охотно согласился на разговор, Шерхан сунул на лапу кому надо и после прогулки, когда все арестанты пошли в камеры, Шерхана с Валидолом оставили во дворике одних на два
— Ты, отец Валидол, правильный поп, под краснопёрых не прогибаешься, хотя по вашим понятиям, это вроде и не западло?
— По нашим понятиям человек должен прогибаться под Бога, а с остальными — как получится. Если будет надо — прогнусь и под краснопёрых.
— Ради чего?
— Ради людей. Если таким образом людям смогу помочь.
— Но краснопёрые Бога отрицают. Как же можно с ними сотрудничать?
— Смотря в чём сотрудничать. В отрицании Бога — никогда. А в остальном — по ситуации. Краснопёрые — тоже люди. И люди в основном несчастные. Как же я могу людьми брезговать? Тогда ведь и Бог мною побрезгует.
— А если я сейчас сознаюсь, что готовлю убийство? Побежишь стучать? Ведь надо же спасать человека, которому я смерть готовлю.
— Не побегу стучать. Постараюсь до твоего сердца достучаться.
— Ну что ж, попытайся. Дело вот какое. Меня предал человек, который был мне, как отец. Я очень уважал этого человека, очень им дорожил, он от меня плохого не видел. А он меня предал, это по его милости я здесь. Он как, по вашим понятиям, большой грех совершил?
— Очень большой.
— И какое наказание он заслужил?
— Не знаю.
— Типа, его Бог накажет?
— Бог — не каратель. А этот человек уже сам себя наказал. Ведь грех — это причинение вреда самому себе.
— А мне он, по-вашему, вреда не причинил?
— В аду хуже, чем в крытке.
— Да не в крытке дело. Я отсюда скоро выйду — не проблема. Но он мне своим предательством душу растерзал. Я теперь не знаю, как дальше жить.
— Это очень хорошо, что не знаешь. Ведь по понятиям всё просто — ты должен его замочить, ни сколько не терзаясь сомнениями. А ты сомневаешься. Значит, начал догадываться, что есть правда выше воровского закона.
— Я всё равно его замочу. Выхода нет. Тут ни в право, ни в лево не рыпнешься.
— Рыпнись к верху. К Богу.
— Поясни.
— Человек предал тебя, то есть причинил своей душе большой вред. Ты отомстишь ему и этим так же причинишь своей душе большой вред. Ты думаешь, почему на Руси убийц называли душегубами? Кажется, убийца убивает тело, он не может погубить душу того, кого убивает. А душу-то он губит свою собственную. Вот и ты — покалечишь местью собственную душу — кому хорошо-то станет? А ты прости обидчика. Ему зла не причинишь — себе зла не причинишь. Ты же не станешь отрубать себе руку, чтобы ему отомстить? Ещё более нелепо ради этого калечить свою душу.
— Значит, эта гнида так и должна остаться безнаказанной?
— Так я ж тебе говорю, что он уже сам себя наказал.
— А перед людьми? Люди-то что увидят? Совершил человек подлость и живёт себе, как ни в чём не бывало. Какой там вред он своей душе причинил — никто не увидит. Люди поймут одно — можно творить что угодно, всё с рук сходит.
— Обязательно так и поймут, не все, конечно, но очень многие. Говорят, что каждый человек всё понимает в меру своей испорченности. А другие иначе поймут: если уж сам Шерхан простил обидчика, значит прощать не западло. Кто-то пример с тебя возьмёт, и меньше будет в мире искалеченных душ. На людское понимание ориентироваться — дело бесполезное. Ты никогда не можешь знать заранее, какое воздействие на людей произведёт твой поступок, так что ориентируйся на Бога и не ошибёшься.
— Что-то я тебя, батюшка, не пойму. То ты говоришь, что надо под Бога прогибаться, потом доказываешь, что надо прежде всего о людях думать, и, наконец, выводишь — нельзя самому себе вред причинять.
— Вот тут-то и высшая мудрость — хороший правильный поступок и тебе самому вреда не причинит, и людям будет полезен, и Богу угоден.
— Надо же… Красиво. Неужели это возможно?
— Да только так и возможно, а иначе-то никак.
— Значит, прощать надо?
— Обязательно. Простил врага — и себе на пользу, и людям не во вред, и Бога порадовал.
— Но ведь не будет справедливо.
— Есть вещи повыше справедливости. Ведь и Бог не справедлив. По справедливости нам всем за наши грехи надо в аду гореть, а Бог многих в рай берёт. Это совершенно не справедливо. Но любовь выше справедливости.
— Люди не могут так жить.