Рыцари былого и грядущего. Том II(СИ)

Менты повязали его в тот самый момент, когда он получал с коммерса деньги. Секунда в секунду подошли, значит, всё знали заранее. Кто его слил? Каждому из своих пацанов он верил безусловно. И ни одному из них не было смысла рыпаться на Шерхана, они знали, что без него им будет хуже, чем с ним. Кто-то из них захотел встать на его место? Ни один не имел для этого достаточной силы. Он поочерёдно вспомнил лица всех своих пацанов, какие они были последнее время, и понял — не они. Вокзальные менты? Это уж и вовсе смешно. Они слабые. И резона у них тоже нет. Но слабый может трусливо из-за угла нанести удар сильному. Конечно, может. Только сильный всегда чувствует рядом с собой того, кто может осмелеть с перепуга. Он вспомнил лица ментов. Не они. И вдруг перед ним встало лицо Квадрата. Вот это уже теплее. Нехорошее лицо у него было последнее время. Квадрат перестал предъявлять Шерхану претензии по поводу порядков на привокзальной площади и даже стал подчёркнуто ласковым, а в глазах появилась угроза. Квадрат — сильный и очень осторожный человек, но недостаточно тонкий, чтобы скрыть угрозу, появившуюся в его глазах. Шерхан прокрутил в памяти все их встречи за последнее время, стараясь припомнить все жесты, взгляды, мимолётные выражения лица. Он понял, что Квадрат держал себя неестественно. Постепенно пришла уверенность, что именно старый вор его и слил.

Действовал, наверное, через кого-нибудь из пацанов Шерхана, но это не имеет значения — сломать можно любого. Значит, Квадрат. Но зачем? Старый дурак под собой сук рубит. Но ведь Квадрат умный, он понимает это. Так зачем же? Шерхан долго думал и понял, что вопрос надо ставить иначе. Не «зачем?», а «почему?». Потому что Шерхан — чужой. Правильный, но чужой. Квадрату было тяжело, почти невыносимо рядом с Шерханом, и он решил избавиться от этой тяготы. Вор слил ментам правильного пацана. Если это доказать, сходняк приговорит Квадрата к смерти. А доказать это можно. Даже, пожалуй, нужно.

Размышления Шерхана прервал лязг дверей. Но пороге камеры выросла удивительная фигура. Маленький сухонький священник в рясе стоял и тихо по-детски улыбался, оглядывая камеру.

— Здравствуйте, — сказал священник, и его лицо озарилось ещё более светлой улыбкой.

— Вот это явление! — взвился со шконки один блатной и, растопырив пальцы, подрулил к священнику. — Какими судьбами, батя?

— Обвинён в краже икон. К разбойникам сопричислен, — продолжал по-детски улыбаться священник.

— Но ты же не крал икон, батя? — издевательски испугался блатной.

— Нет, конечно же. Я ни в чём не виноват.

— Так вот почему тебя к нам в камеру определили! Мы же тут все ни в чём не виноваты. Это специальная камера — для невиновных.

— Да, я знаю, — улыбка неторопливо исчезла с лица священника.

— Слышали, бродяги? — блатной весь расплавился. — Батя в курсе. Толковый поп.

Вся камера, как заворожённая, уставилась на священника. Наконец, подал голос Шерхан:

— Что же ты, Болт, человека на ногах держишь, с расспросами пристаёшь. Дай сначала пройти, устроиться.

— Так это я от изумления. Растерялся малость. Проходи, батя, вот и шконку мы для тебя приберегли, — шутовски раскланялся Болт.

Когда священник присел на шконку, Шерхан прошёл к столу и хозяйским жестом пригласил священника:

— Может, чайку с дорожки, батюшка?

— Мне за чаёк ответить нечем, — спокойно и вежливо, но очень твёрдо сказал священник.

— А батя-то наш — тёртый калач, — уже без шуток изумился Болт.

— Идите к столу, батюшка, за чаёк, если что, я сам отвечу, — сдержанно улыбнулся Шерхан. — Все слышали? — он обвёл взглядом камеру. — Если что — отвечу я.

— Предложил бы тебе бараночек, батя, да у тебя, наверное, зубки уже не те, — продолжал Болт.

— Мои зубки, чадо, на Колыме остались. Я по молодости десять лет зону топтал.

— Пятьдесят восьмая? — осведомился Шерхан.

— Она самая, — подтвердил священник.

— Ну, батя, — не унимался Болт, — чайку мы отведали, а теперь доставай свой марафет.

— Шутишь, чадо? — вдруг жёстко усмехнулся священник.

— Да какие шутки? Умный человек сказал: «Религия — опиум для народа». А ты ж религию в массы несёшь, значит — наркотики распространяешь. У кого же ещё марафет спрашивать, как не у тебя?

— Твой «умный человек» — дурак и сволочь. А религия — не опиум. Это лекарство.

— И от каких же болезней лекарство?

— В основном — от сердца.

— Типа валидол?

— Вроде того.

— Ну, отец Валидол, если что — мы к тебе.

Так и закрепилось за священником погоняло: «отец Валидол». Он не возражал, ему похоже даже нравилось.

* * *