Рыцари былого и грядущего. Том II

– Ещё бы мне не знать. Катары. Настоящие катары. Я их целую неделю выслеживал. А вот сюда опоздал на пару минут. Они успели вас избить. Один из ударов, полученных твоим другом, оказался смертельным

– Зачем вы их выслеживали?

– Они – христоненавистники. Убийцы христиан. Полагают, что все христиане повинны в кровавых деяниях Симона де Монфора.

– При чём тут мы? Это же католики…

– Так ты – православный?

Ансельм молча кивнул. Тамплиер, улыбнувшись, заверил:

– Мы тоже православные.

Ансельм опять молча кивнул, словно и не ждал другого.

– Мы не тронули бы катаров, – продолжил брат Жан, – пусть бы верили во что хотели. Но они начали убивать христиан, а в этих горах, сам понимаешь, власти нет. Орден решил вмешаться. Теперь мы знаем, где их основная база. Один из них, перед тем, как умереть, всё мне рассказал.

– Вы пытали его, а потом убили, – равнодушно заключил Ансельм.

– А потом убил, – жёстко согласился тамплиер, явно не собираясь оправдываться, впрочем, подумав, добавил: – Это война, сынок.

***

Ансельму повезло, он не получил сколько-нибудь серьёзных травм – только сильные ушибы, через сутки он уже ходил. Они с братом Жаном похоронили Глеба, помолились на его могиле.

– Тебе не стоит здесь оставаться, – сказал тамплиер.

– А можно – к вам?

– Думаю, что можно. Раз уж так вышло.

***

Ансельм принял монашество через год, как попал в Орден тамплиеров. Он взял имя Августин. Это имя много значило для него. Блаженный Августин, равно чтимый и Западом, и Востоком, представлялся ему мостиком между ними.

Брат Августин не испытывал стремления к рыцарству, рассудив, что путь меча – не для него. Он решил стать священником. Так в Ордене появился отец Августин. Здесь он обрёл себя. В горы Лангедока никогда больше не возвращался. Только изредка снился отцу Августину сон. Будто бы вокруг хищины, где они жили с другом, выросла обширная лавра, и игуменом в этой лавре, конечно же, был Глеб. Он видел, как выходит из прекрасного храма после богослужения игумен Глеб – приосанившийся и седобородый, а лицо его было по-прежнему молодым.

***

Мир тебе, брат Андрэ, – на пороге комнаты Сиверцева торжественно и неуклюже вырос Зигфрид. Тевтон был в европейском костюме, который ему совершенно не шёл, он выглядел растерянным и явно не знал, куда деть руки.

– Зигфрид! Как я рад, что ты здесь, прекрасный брат Зигфрид, – Сиверцев был сама непринуждённость. Он подошёл к тевтону и сдержанно, но тепло обнял его, чем, кажется, немало помог гостю преодолеть смущение. – Проходи, дорогой. Кофе будешь?

– Не употребляю. Ни кофе, ни чая.

– Значит, про спиртное и спрашивать не надо. Чем же тебя угостить?

– Если есть, минеральная вода или сок.

– Не проблема – Сиверцев достал бутылку минералки и разлил её по двум высоким стаканам.

Ждать от Зигфрида, что он будет, отдавая дань вежливости, начинать разговор с ничего не значащих фраз, не стоило. Андрей доброжелательно посмотрел на германца и молча кивнул в знак своего внимания.

– Брат Андрэ, я слышал, что ты пишешь про наших?

– Сразу же спешу разочаровать тебя, брат Зигфрид. Я не писатель. Обратить судьбу в роман или в элегантную новеллу – задача для меня совершенно непосильная. Я лишь выписываю схемы. Как бы это объяснить… Намечаю основные вехи тех путей, которыми люди приходят в Орден. Они очень разные, эти схемы и пути. У меня одна задача – не позволить забвению поглотить ни один из них, обозначить векторы, направления.

Это дело. Это правильно. Это и надо. Я хочу рассказать про свой путь. Не обо мне речь. Но немцы должны кое-что узнать. Узнать и понять.

Опус третий. Солнце правды.

Отец Зигфрида очень любил, когда напьётся, распевать нацистские песни, а поскольку пил он много и часто, звуки «Хорста Весселя» оглашали их дом регулярно. Мать Зигфрида не раз говорила своему мужу: «Перестань, глупая голова, пока тебя не посадили. В наше время такие песни до добра не доведут». У Зигфрида отцовские вокальные упражнения никакого страха не вызывали, он скорее чувствовал отвращение. Героические марши в исполнении пьяного убожества звучали, как чудовищная профанация высших идеалов. Зигфрид считал себя нацистом. Не каким-то там неонацистом или скинхедом, а настоящим нацистом, может быть, последним, потому что других, таких же, как он, Зигфрид не знал.

Однажды, в поисках родственных душ Зигфрид пошёл к скинхедам, но вскоре почувствовал к ним такое же отвращение, как и к отцу. Вечно грязные, неряшливо одетые, тупые и совершенно бессмысленные скины не имели за душой ничего, кроме желания подраться с «чёрными» и другими «неполноценными», при этом собственную полноценность ничем не могли подтвердить. Однажды он сказал знакомым скинхедам: «Да вы сами – быдло, вы панки, а не нацисты. Отбросы. Настоящие нацисты таких, как вы, в первую очередь отправили бы в концлагерь, чтобы не позорили великую германскую нацию». Скины жестоко избили Зигфрида, на том их знакомство и завершилось.