Прошёл год. Ансельм и Глеб жили по-монашески. Неплохо научились плести чётки, а с резьбой по дереву получилось только у Глеба – ложки с крестиками, рамки для иконок выходили всё интереснее. Их изделия в монастырской лавке стали неожиданно хорошо разбирать. Они очень удивились тому, что эти несовершенные пробы пользуются таким спросом. Потом им объяснили, что любая ручная работа в современной Франции – большая редкость и весьма высоко ценится. Юные подвижники за работу свою денег не брали, оставляя выручку монастырю, но не скрывали счастливых улыбок – кажется, они вполне смогут жить трудами рук своих. В духовной жизни неукоснительно выполняли все требования духовника, который частенько их поругивал и никогда не хвалил, но был с ними по-отечески добродушен.
– Так вот насчёт монашества, отче…
– Вижу, вас не свернуть. Мне страшно за вас, ребята. Миряне вы добрые, а вот какими будете монахами – неизвестно. Где подвижничать решили?
– В горах Лангедока. Где-нибудь под Монсегюром.
– Орлы… А катаров не боитесь?
– Неужели там в наше время могут быть катары? – удивился Глеб.
– Толком не знаю. Что-то такое рассказывали. Скорее всего, это просто бандиты, считающие себя катарами. Не собираюсь вас пугать, но всякое там может быть, в этих горах. А вы же у меня ещё совсем жёлторотые.
– Мы с Богом, чего нам бояться?
– В первую очередь – самих себя, своих страстей. Да вы и сами всё знаете, только знания ваши – теоретические, а что выйдет на деле – ведомо лишь Богу. Может, что и выйдет? Если бы действительно в горах Лангедока появился православный мужской монастырь… Короче, отговаривать не стану, но и пострига пока не дам. Поезжайте, осмотритесь, постарайтесь там закрепиться. Наставника бы вам туда настоящего, у меня-то уже годы не те, а то бы тоже, рясу подоткнул и в горы. Подумаем и об этом. А пока поживите там пару-тройку месяцев и обратно ко мне. Тогда и решим – и с наставником, и с монашеством.
***
Тишина звенела в ушах. Вот уже второй месяц друзья не слышали ничего, кроме звуков природы и собственных голосов. Раньше они и представить себе не могли, что им будет настолько не хватать городского шума, а испытание тишиной окажется одним из самых тяжёлых. Меж собой они говорили теперь очень мало, неделя за неделей проходили в тяжёлой работе и молитве.
Побродив по горам, они вскоре отказались от первоначального романтического замысла поселиться в пещере – испугались, что не выдержат первобытной жизни, да и хорошей пещеры не нашли. Зато обнаружили на склоне горы небольшую полуразрушенную хижину километрах в десяти от деревни. Относительная близость человеческого жилья тоже повлияла на их выбор, совсем оторваться от людей они пока не были готовы. Поговорили с горцами и убедились, что к ним никто не предъявит претензий, если они займут никому не нужную хижину, где когда-то жил пастух-бобыль. Горцы покачали головами, не понимая намерения молодых людей, Глеб бодро и весело заявил: «Тишину очень любим, городского шума не переносим». Потом, когда тишина превратилась в пытку, он не раз вспомнил эти свои слова.
Они запаслись плотницким инструментом, едой на первое время и получили заверение, что могут безнаказанно срубить в лесу несколько деревьев. Только теперь Ансельму стало по-настоящему страшно (как они тут смогут всё обустроить своими руками?), но неунывающий Глеб заверил его: «Не переживай, брат, мы с отцом под Москвой дачу ставили, там я всему научился. Если рука топор держит, будут и стены и всё остальное». Работа закипела, Ансельм был в основном на подхвате, а Глеб за мастера. Раз в несколько дней ходили в деревню – то гвозди нужны, то кровельный материал, опять же – еда. Они брали у горцев хлеб, сыр, овощи – деньги пока были.
Вскоре хижина обрела жилой вид. Надо было ещё многое доделать, но с основным они справились. Справились! Ребята были счастливы. Своими руками они создали очаг новой жизни в глухом и заброшенном месте. Каждый день они неукоснительно вычитывали молитвенное правило, какое благословил духовник, старались непрерывно творить Иисусову молитву, прекрасно понимая, что молитвенники из них – никакие, хотя именно за этим они сюда и пришли. Они стояли пока только на первой ступеньке своего фантастического замысла, но ведь не струсили же, не убежали, пока выдерживают. А тишина… Да скоро они без неё и жить не смогут. В горах было очень тяжело, но чрезвычайно просто, их жизнь теперь стала реальной, настоящей, основанной на вечных ценностях.
– Надо будет на следующий год огород разбить, – деловито молвил Глеб, когда они отдыхали от трудов праведных.
– Да ведь здесь и земли почти нет.
– Не переживай, Ансельмушка, в карманах натаскаем. И козу свою заведём, сыр научимся делать.
Ансельм, улыбнувшись, покачал головой. Его русский друг брался за всё, и всё у него получалось.
Часовню ещё надо будет поставить, – Глеб продолжал разворачивать свои замыслы. – Вот только строевого леса здесь почти нет, да и этот нам не позволят рубить в больших количествах. Кажется, придётся овладеть мастерством камнетёса.