Рыцари моря

Они удалились вслед за Тугариным и Славой Дружковым, которые торжественно несли двумя руками законченный бак с угощением. Зайцев проводил их долгим взглядом, присел рядом с Владимиром и принялся смотреть в огонь, сцепив руки.

Из дома доносились взрывы смеха, в которых по-прежнему замечалось решающее участие Князева. А когда смех затихал, голоса дикой ночи окружали маленький участок вокруг костра. Озаренные пламенем ветви дубов чуть кивали в слабом ветерке. Где-то у ручья, заглушая интимный, убаюкивающий лепет сверчков, временами принимались голосить лягушки. Изредка олени в ближней роще вспарывали тишину ночи резкими звуками, похожими на скрежет несмазанной запретной двери.

И только одна сухая, звонкая нота цикад висела над головами ровной нитью, пронзая все преходящие звуки. Цикады держали стойкую осаду ночи, напоминая всему живому в мире: живет земля и ни секунды не знает отдыха. Зорко следит природа мириадами жизней за человеком, охраняя свой мир...

2

Работа у дяди Коли была простая: следить, чтобы шхуна не утонула и не сгорела.

Пятнадцать промысловых лет варил он для зверобоев борщи и стоял ночью в машине «собачью» вахту. Когда поставили шхуну на прикол в бухте Рыцарь и устроили на ней водолазную базу, зверобои разбрелись по разным рыбкиным конторам искать новой удачи и новых ветров.

Дяде Коле было жаль бросать шхуну на чужие руки. Привык он к тесному камбузу с тяжелой чугунной печью, к въевшемуся в обшивку трюма запаху нерпичьего жира, к своей каютенке, заваленной всякой морской всячиной: ракушками, крабиками, зубами моржей и кашалотов, сушеными звездами и ежами.

Была и еще мысль: ежели хозяевами станут водолазы, значит, и всячины этой будет у него сколько угодно. И сколько угодно сможет он мастерить своих диковинных чертенят и потом дарить их хорошим людям.

И еще захотелось дяде Коле походить по земле. Натосковалась за морские годы казацкая душа, и, хоть и море вошло в нее на равных, маленький свой огородик да гусиная охота на болотах манили крепко. Так что шхуна на приколе была как раз то, что надо: и земля вот она, и охота, и люди разные, да и море все ж рядом. Если ветер бьет в бухту, качает шхуну не хуже, как в море. Да кроме всего появились еще и новые виды сырья для поделок: желуди, корешки, веточки, ягоды. Освоил он и чучела и стал в этом деле таким мастером, что на Рыцаре едва не каждый второй ждал от него своего, особого заказа.

К весне камбуз на шхуне разобрали, каюту потребовали освободить. Водолазам нужны были сушилки, раздевалки, мастерские и кладовки. Перебрался тогда механик в дом на дюнах, занял маленькую длинную комнату и зажил себе тихим натуральным хозяйством в мире с большими ленивыми крысами, что прибежали со шхуны следом.

Жизнь была не так уж легка: подарки мало кто брал просто, каждый еще нес бутылочку на обмыв сувенира. Отказать таким носителям у дяди Коли не получалось. Выпивал. А Зайцев с диспетчершей Олей исправно ставили в табеле против его фамилии «ворота» (так механик насмешливо называл большие буквы «п», что значило — прогулы).

Поднимался он с похмелья ни свет ни заря, окидывал мутным взглядом свое холодное, грязное, заплеванное жилье и принимался за дело. Выметал, драил полы, раскладывал все по полочкам, затапливал наголодавшуюся по теплу печку, загонял в дыры крыс и запирал их там бетонным раствором на битом стекле. Потом умывался, соскребал со щек седоватую щетину и к девяти часам причесанный, помолодевший и полный энергии являлся на шхуну.

Водолазный отряд быстро обрастал механизмами. Появились лебедки, компрессоры, помпы, генераторы. Их нужно было пихать в машинное отделение и ставить там в нужное место. Для этого приходилось выбрасывать, разбирать на металл отработавшее судовое старье. Так что без работы дядя Коля не сидел, «пахал» на совесть, не зная перекуров.

Особенно любил работать ночью. Так уж крепко въелась в душу родимая «собачья» вахта.

Он знал и любил свои механизмы матерой любовью старого морячины. За все это прощал Зайцев дяде Коле регулярные выпивки, следствие чрезмерно доброй и покладистой души. Как пришла нужда Зайцеву расчищать место в машинном отделении под компрессоры и расходные баллоны для воздуха, дядя Коля, кряхтя, поднялся наверх.

— Ты меня, слышь, Петрович, под корень-то не секи. Ну как я могу вспомогач раскидать, пошевели макитрой! А ежели мне стрелой работать, да хочь барокамеру эту в трюм майнать — как я гидравлику запущу? С берега ты мне хочь тыщу вольт подай, а гидравлика, она родной постоянный ток требует. Не-ет, ты это пораскинь, може, так и оставим вспомогач, хочь один. Жалко!

— Ладно, Савельич, стрела твоя нужна раз в году, акваланги каждый день заряжаем — сообразил, что важнее? И гидравлика у тебя, по-моему, давно не работает.

— Так то починить — нема делов! Ты только скажи — щас все будет заделано. Как в лучших домах Лондона.

— Вот я и приказываю, Савельич. Разбирай.