Рыжее счастье

Знакомые улицы, дворы встретили их тишиной. Непривычная, вызывающая неприятную дрожь внутри, она казалась нереальной. Так не должно быть там, где живут люди, не на кладбище же. Мара увидела свой дом и незаметно для самой себя ускорила шаг. Евдокия Ивановна едва поспевала следом. А у калитки Мара вдруг остановилась, беспомощно огляделась по сторонам. Увидела открытые ставни на окнах тети Глаши, перевела взгляд на разбитые стекла в окнах своего дома. Она сразу почувствовала, что там ее никто не ждет, некому.

— Я боюсь, — прошептала Мара, оборачиваясь и глядя на Евдокию Ивановну полными слез глазами. — Может, сначала к соседке зайдем? Помните, я вам о ней рассказывала?

— Пойдем в дом, потом к тете Глаше. Соберись, детка, нет ничего хуже неведения. Пойдем, милая. — Евдокия Ивановна взяла ее под руку. — Нельзя всю жизнь отворачиваться, закрывать глаза. Переступи родной порог, а там…

— Мне страшно!

— Возьми меня за руку, — предложила Евдокия Ивановна, но Мара отрицательно покачала головой. — Тогда иди, а я за тобой.

Дверь была не заперта. Мара первой переступила порог, за ней несмело шагнула Евдокия Ивановна. Скрип половиц был единственным звуком, сопровождавшим их в продвижении по дому. Все вокруг было в еще большем, чем ранее, запустении.

— Здесь давно никто не живет, — тихо сказала Евдокия Ивановна. В ответ Мара оглянулась на нее, вытирая бегущие по щекам слезы. Ей стало невыносимо стыдно за то, что она провела это время беззаботно, в сытости, тепле и ласке, а как прошли эти месяцы для матери?

— Здравствуйте, — раздался за спиной Евдокии Ивановны женский голос. И в тот же миг лицо Мары озарила улыбка, она сорвалась с места. Когда Евдокия Ивановна оглянулась, та уже горячо обнимала невысокую немолодую женщину, одетую по-деревенски в фуфайку, платок, резиновые сапоги.

— Тетя Глаша, дорогая тетя Глаша! — Мара взяла ее за руки и, заглядывая в глаза, продолжала улыбаться и плакать одновременно. — Здравствуйте!

— Здравствуй, милая, да тебя не узнать! — Тетя Глаша отступила шаг назад и, не выпуская рук Мары, покачала головой. — Та ли это Мара, которую я видела в последний раз этой весной?

— Та, конечно, та.

— Ты совсем другая стала, еще красивее, чем была. Ну и ну! Значит, права я была, нашла ты себя на новом месте?

— У меня все хорошо, тетя Глаша. Вот это вам. — Мара достала из пакета коробку конфет. На глазах Глафиры Петровны появились слезы. Она прижала коробку к груди и одними губами произнесла: «Спасибо». Спеша разрядить обстановку, Мара продолжала: — Знакомьтесь, это Евдокия Ивановна. Без нее у меня бы ничего не получилось.

— Очень приятно, а я — Глафира Петровна, — поборов волнение, ответила тетя Глаша, и лицо ее просияло. — Слава богу, и в городе есть добрые люди. Как славно, что вы помогаете Маре. Спасибо вам. Я рада, что у нее получилось. Ей ведь здесь совсем уж невмоготу было.

— Я знаю. Мара рассказывала.

— Тетя Глаша, обо мне после поговорим. — Мара снова оглянулась на царящее вокруг запустение. — Где мама? Что с ней?

— Все то же, девочка, — грустно ответила соседка.

— Жива, — с облегчением выдохнула Мара.

— Жива, но надолго ли хватит ее — одному Богу известно. — Тетя Глаша перекрестилась.

— Значит, все по-прежнему?

— Хуже, чем было, намного хуже.

— Она сейчас в городе? — спросила Мара.

— А кто ее знает… Совсем Катерина плоха. Вот что, Мара, я тебе скажу — первая. Лучше я, чтобы от других не узнала. — Тетя Глаша опустила глаза. — Мать твоя дом-то продала. Не знаю, осталось ли у нее от него хоть что-то. Это уже не ваш дом. Вот такие дела.

— Как же так… Зачем она это сделала? А где она теперь живет?

— Она приезжает сюда время от времени. Кажется, срок выселения уже подошел. Последний раз Катерина была дня три назад. Приезжала, кричала, ругалась, тебя проклинала, во всех своих бедах обвинила.

— О господи, — Мара запрокинула голову, закрыв глаза.

— Она ждет, что ты все-таки вернешься, — продолжала Глафира Сергеевна. — Грозит, что обязательно найдет тебя в городе и…

— Ну, что? Удавит собственными руками? — Мара нервно зашагала взад-вперед. — Это я уже не раз слышала. Ничего нового, так что говорите, не стесняйтесь. Убить грозится?

— Да, примерно так… Тебе не удастся ничего изменить, Мара. Живи своей жизнью, вот тебе мой совет.

— Что же мне делать с такими советами? Сердце вырвать? — Мара вытерла набежавшие слезы. — Как же мне жить, зная, что моя мать…

Она не смогла договорить. Слезы душили, к горлу подступил комок. Мара не думала, что ей будет так больно. Она ехала домой в надежде, что, встретившись с матерью, сможет обрести покой. Напрасная надежда, иллюзия, которая развеялась от жестокой реальности. Наверное, ничего не исправить, права тетя Глаша.

— Как же она смогла продать дом? — нарушила гнетущее молчание Евдокия Ивановна. Она удивленно пожала плечами. — Если вы говорите, что мать Мары так плоха, как же могла состояться сделка?

— За деньги сейчас и не такое проделывают.

— А зачем? Кому понадобилась эта развалюха в умирающем поселке? — не унималась Евдокия Ивановна.