Рыжее счастье

После недолгих раздумий Мара мысленно приняла предложение Гурина переехать к нему, начать новую жизнь, изменить в ней все! Он коротко, но емко объяснил ей необходимость этого шага, и Мара сразу поняла, что согласна. Показывать это она не собиралась и до конца встречи делала вид, что крайне озадачена, ошеломлена и пребывает в состоянии мечтательной задумчивости. Кажется, и такой она нравилась Эрнесту Павловичу. Он то и дело окликал ее, замечая, что она стала невнимательно его слушать. Потом он решил, что она устала, и предложил подвезти ее домой.

— Я не устала, но, честно говоря, хочется остаться наедине с собой, чтобы хорошенько подумать.

— Я понимаю тебя. Извини, я не смогу поехать с тобой, но можешь быть уверена, что мои орлы доставят тебя в целости и сохранности.

— Я ничего не боюсь, — улыбнулась Мара.

— Вот и славно. До встречи. Я жду твоего звонка. Возьми — вот моя визитная карточка. — Небольшой кусочек картона оказался в руках Мары.

— А завтра мы увидимся? — Мара вдруг вспомнила, что ее каникулы только начались. Проводить их без Гурина уже не хотелось.

— Не хочу быть назойливым. Но не скрою, что буду скучать. Передавай привет Евдокии Ивановне. Кстати, она знает, что ты поехала на свидание со мной?

— Да, знает. — Мара видела, что Гурин так и хочет поинтересоваться, как она отнеслась к этому, но не решается спросить. Потому решила прийти ему на выручку. — Она была удивлена, но не отговаривала. Она очень хорошо отзывалась о вас, Эрнест Павлович.

— Я рад этому, — с облегчением выдохнул Гурин, а может, Маре это только показалось.

Вскоре она уже поднималась по ступенькам своего подъезда. Мара шла как во сне, вспоминая слова, что сказал ей Гурин напоследок:

— Ты только решай поскорее. А разговор с Евдокией Ивановной предоставь мне. Хорошо?

Она кивнула в знак согласия, потому что говорить мешал злосчастный комок в горле. Мару переполняло такое чувство благодарности, полета, невозможной легкости, что впору было опустить окно в машине, выпорхнуть и полететь. Есть теперь у нее крылья! И не будет больше ни Елены Константиновны, ни Ирины Петровны, ничего из того, что делало ее полет невозможным. Она счастлива и, не собираясь задумываться над тем, чем заслужила такой бесценный подарок, Мара твердо решила, что даст положительный ответ. Одно «но» беспокоило ее — тетя Дуся. Важно было сделать так, чтобы это скоропалительное решение не огорчило, не обидело ее. Мара так и не отважилась начать с ней важный разговор, памятуя, что Эрнест Павлович взял вопрос улаживания этой деликатной проблемы на себя. И Мара не смогла долго томить его ожиданием.

В понедельник нужно было выходить на работу. Это означало необходимость действовать. Мара решила, что больше не переступит порог ресторана, по крайней мере в прежнем качестве. В воскресенье днем она позвонила по номеру, указанному на глянцевой визитке Гурина.

— Эрнест Павлович?

— Да, Мара, здравствуй. — Он явно обрадовался ее звонку.

— Я могу ответить на ваше предложение.

— Слушаю.

— Я согласна, — выдохнула она и почувствовала такое облегчение, что тут же пожалела о тех днях, что провела в мучительных раздумьях.

— Я очень рад.

— Я еще не говорила с тетей Дусей.

— Я сделаю это сам, как обещал.

— Что дальше? — Мара не знала, как продолжать разговор, потому что ни с того ни с сего разволновалась.

— Я приеду сегодня вечером. Предупреди ее, пожалуйста.

— И как мне сказать?

— Скажи, что Гурин приедет, — усмехнулся Эрнест Павлович. — Так и скажи. Как же еще?

— Извините, я глупость спросила.

— Все в порядке. До встречи. Я буду в семь.

* * *

Эрнест Павлович терялся в догадках: как встретит его Евдокия Ивановна. Они давно не виделись, очень давно. А с тех пор, как она ушла из ресторана в киоск, он вообще перестал даже изредка захаживать к ней. Безжалостное время, что толку вспоминать. Что было — то было, и жалеть не о чем. Все равно из их романа ничего не могло получиться: Евдокия сразу предупредила, что не бросит мужа, не хочет наносить травму сыну. Она разрывалась между чувством долга и любовью, и долго это продолжаться не могло. Да и Эрнест Павлович тоже ничего не собирался менять в своей жизни.

Машина остановилась у знакомого подъезда. Гурин усмехнулся: он приехал сюда только из-за Мары, а раньше — не был ни разу. Евдокия запрещала ему приближаться к своему жилищу.

— Там я не принадлежу тебе, — говорила она. — Так зачем же тебе видеть квартиру, где я так несчастна?