Рыжее счастье

Сколько лет уже прошло, а сердце бьется, как в те времена, когда он ждал очередного свидания с Евдокией. Они встречались тайно, делая все возможное, чтобы никто ни о чем не узнал. Это могло навредить обоим, но Эрнест Павлович, конечно, больше переживал о своей любимой. Хотя она и была старше, он чувствовал себя опытнее, сильнее, менее уязвимым. Ему хотелось приносить в ее жизнь радость и счастье, а не очередные проблемы. Их у нее и без него было предостаточно. А потом скоропостижно скончался муж Евдокии, и она решила, что это высшие силы наказали ее за греховную связь. Вот тогда-то все и закончилось, именно в тот момент, когда Эрнест Павлович, в то время еще обходившийся в общении без отчества, серьезно задумался над тем, чтобы попробовать создать новую семью. Его планам не суждено было осуществиться…

Гурин задержался у двери, внимательно осматривая ее. Ничего примечательного: старый пыльный дерматин коричневого цвета, номер, отчеканенный кем-то. Наверное, муж в свое время показывал, что он на все руки мастер. Евдокия всегда говорила, что у мужа золотые руки. Гурин никогда не слышал от нее ни единого плохого слова. И сам тоже придерживался аналогичного правила в отношении Галины. Когда же успокоится сердце? Надо же было, чтобы в этом огромном городе Мара встретила своего ангела-хранителя в лице Евдокии Ивановны. Эрнест Павлович закрыл глаза, представляя, как сейчас откроется дверь, и он увидит ее. Сердце снова екнуло, в голове пронеслись картины прошлого, в котором они любили друг друга. Любили, зная, что этому чувству не сделать их жизнь счастливой. Гурин выдохнул и резко нажал кнопку звонка.

— Здравствуй, — улыбаясь, Евдокия Ивановна жестом пригласила его войти.

— Здравствуй. — Он протянул ей огромную коробку конфет, взглянув на которую, Евдокия Ивановна закусила задрожавшую от волнения губу.

— Мои любимые… Ты не забыл?

— Как я мог? — Гурин поцеловал ее руку, немного дольше положенного прижимаясь губами к не потерявшей гладкости коже. Потом он выпрямился и, сжимая ее пальцы, заметил: — А ты не изменилась, прекрасно выглядишь.

— Льстец. — Евдокия Ивановна покачала головой. — Я давно перестала дружить с зеркалом.

— Напрасно. Ты, как всегда, наговариваешь на себя.

— Раздевайся, пожалуйста, и проходи.

— Добрый вечер. — Из комнаты вышла Мара. Она выглядела удивленной. Ей показалось, что приветствие почему-то затянулось, и это заставило ее разволноваться. До приезда Гурина она собиралась встречать его в комнате, с книгой в руках, но все вышло иначе.

— Здравствуй, Мара. — Гурин осторожно отпустил руку Евдокии Ивановны.

— Старые знакомые, которые давно не виделись, — смущенно пробормотала та.

— Знакомые? — Мара переводила взгляд со спокойного, застывшего лица Эрнеста Павловича на раскрасневшееся лицо тети Дуси. — Почему я ничего не знаю об этом? И как давно вы знакомы?

— Очень давно, — ответил Гурин, оставляя без внимания вторую часть вопроса. — Как будто это было в другой жизни.

— В той жизни я знала всех посетителей нашего ресторана в лицо, по имени-отчеству. У меня отличная память на лица, особенно, если это лицо казалось мне привлекательным, — улыбнулась Евдокия Ивановна. — Не забывай, Мара, что я проработала в ресторане не один десяток лет.

— Как тесен мир, — искренне изумилась Мара, — если возможны такие встречи.

— Да, это известная истина. Давайте оставим в покое прошлое, а сейчас будем пить чай с конфетами, — сказала Евдокия Ивановна. — Возражений нет?

— Я — «за», — Мара направилась на кухню, чтобы поставить чайник, но тетя Дуся остановила ее.

— Я все сделаю сама. Побудь в комнате, девочка.

— Да, пожалуйста. — Эрнест Павлович выразительно посмотрел на Мару. — Мне нужно поговорить с Евдокией Ивановной тет-а-тет.

— Хорошо, как скажете. Шепчитесь. — Мара закрыла за собой дверь.

Гурин наконец разделся и повесил пальто на вешалку. Бросив на себя мимолетный взгляд в небольшое овальное зеркало, висевшее в коридоре, он шагнул на кухню вслед за хозяйкой.

— Она ничего не знает о нас? — прикрыв дверь, спросил он.

— Ничего.

— Я так и думал.

— Мне показалось, что при наших с ней открытых, искренних отношениях каждая имеет право на что-то только для себя, очень личное, — не глядя на Гурина, ответила Евдокия Ивановна.

— Ты, как всегда, проявила мудрость. Спасибо тебе, — облегченно выдохнул Эрнест Павлович.

— Не благодари. За что? Что было, то было. Касается оно только нас двоих… — Евдокия Ивановна, как могла, боролась с волнением. — Но ты приехал не для того, чтобы делать мне комплименты.

Гурин кивнул. Устроившись на стуле, он вопреки правилам поставил локти на стол и крепко скрестил пальцы. Без всяких предисловий, он перешел к главному, стараясь четко объяснить свои намерения.

— Я хочу, чтобы ты поняла меня правильно.

— Я постараюсь, — накрывая стол для чаепития, тихо произнесла Евдокия Ивановна.