С добрым утром, Ярушка!

В Прохоровке в правлении колхоза мы застали старичка счетовода. Он выслушал нас, подумал, помолчал.

— Партизаны всюду были, — ответил он. — Где родная земля, там непременно был на её защите солдат или партизан.

— А я, пожалуй, знаю, про какой остров вы говорите, ребята, — вмешался в нашу беседу молодой паренёк, крутивший ручку телефона. Он оказался секретарём комитета комсомола. — Это, наверное, «пятачок», там Василий был. Ну-ка, что вы там нашли, покажите… Банку? Мало. А это что? Провод? Тоже там нашли?

Толя стал торопливо рассказывать, как мы нашли костёр в овраге, как открыли кладовую ручья, как пришли к убеждению, что жили на острове партизаны, что их было немного, что были они там осенью — в овраге рядом с банкой нашли жёлуди.

— Неужто жёлуди сохранились? Столько лет прошло! — удивился комсомолец. Он внимательно посмотрел на нас. — Но вы не ошиблись, ребята! — сказал он. — Это партизанский остров. Там был наш радист Василий Поздняков. Один. У Василия была рация, и он передавал партизанские донесения на Большую землю. Место это тихое, укрытое. Только два человека знали, что там наша рация, — начальник партизанского отряда и один рыбак. Этот рыбак по ночам выезжал на озеро, будто рыбачил, а на самом деле возил Василию донесения и продукты. Но однажды фашисты напали на партизанский отряд, рыбака убили, начальник был тяжело ранен. Связь с Василием прервалась. А время было горячее. Фашисты готовили наступление, по озеру шли транспорты со снарядами, пушками. Понял Василий: нельзя оставить нашу армию без сведений. Он сам стал вести разведку, прячась в камышах. А ночью передавал на фронт, сколько пароходов прошло, что везут.

Восемь дней он жил на острове. Питался травой, желудями. У него распухли ноги… Да что! Он вам сам всё расскажет. Вот приедет — спросите.

— Как — приедет? Где он? — заволновались мы.

— Поехал в город. Завтра, должно быть, вернётся. Я скажу ему, он придёт к вам в лагерь.

Так мы узнали о человеке, чьи следы мы искали на острове, о мужественном радисте с «пятачка»…

Вот показался и лагерь. Всё ясней видны зелёные берёзки на горе. Красный флаг развевается на высокой мачте. Навстречу нам с горы бегут ребята. Ещё бы! Вернулась экспедиция с необитаемого острова!

Кругом суматоха, смех. Вася выгружает вещи с лодки, и десятки рук по цепочке передают их на берег.

— Осторожно! Осторожно! Самый ценный груз! — кричит Толя.

Над толпой плывёт белая коробка из-под макарон. В ней лежит ржавая консервная банка, кусок провода и старый, совсем тёмный жёлудь.

Твоя Н.

НАД КАМЧАТКОЙ

Ну-ка разверни карту СССР, Ярушка! Иди по ней на самый восток. Видишь полуостров Камчатку? Вот там-то я и побывала.

Путешествовала не только по земле, но и летала над полуостровом. Мы с летчиком-наблюдателем искали косяки сельди. Ты спросишь: как это — искали? Сельдь в воде, а самолёт в воздухе.

Представь себе, сверху хорошо видно то, что происходит в глубине моря. А такой опытный разведчик, как Михаил Андреевич Несин, с которым я летала, не только находит косяки сельди, но и определяет, как глубоко идёт рыба, сколько её. Его не обманут ни тени облаков, скользящие по воде, ни скопища медуз, ни густые заросли водорослей.

Найдёт в океане косяк и даёт знать по радио рыбакам.

— Говорит «Рыба», говорит «Рыба». Слушайте меня! («Рыба» — позывной Михаила Андреевича.) — Он командует с высоты, куда рыбакам идти.

За несколько дней перед нашим вылетом в газете промелькнуло тревожное сообщение: во время шторма ушла сельдь.

И вот ранним утром Михаил Андреевич на небольшом самолёте поднялся в воздух. И я с ним. Небо было пасмурное, моросил дождик.

Несколько часов мы летели над морем, серым, тяжёлым и даже на взгляд холодным. Поднимались, снижались.

Когда, казалось, уже не было никакой надежды, Несин, пристально глядевший вниз, показал на тёмное, резко очерченное круглое пятно:

— Вон сельдь!

Самолёт развернулся и сделал новый заход. Тёмные пятна стали попадаться чаще.

«Сельдь держится крупными полями, от берега 100–600 метров. Незначительно смещается на юг. Срочно направить все сейнеры. Погода промысловая», — радировал лётчик.

Радиограмма облетела рыбачьи суда. С разных сторон заспешили сейнеры. Наш самолёт кружился над скоплением сельди.

— «Рыба», слышишь меня? Михаил Андреевич? Я — «Карась», я — «Карась». Иду-у! — басом заговорило одно судно.

За ним послышались голоса других капитанов.

В иллюминаторе я увидела, как два судна-близнеца, тащившие общий невод, резко изменили курс и тоже заторопились к нам.

В течение нескольких минут море стало похоже на поле перед битвой. Суда заняли свои позиции, и Несин вёл их к косякам; рыбаки не видели того, что видел сверху лётчик.

— Полный на север!

— Так держать!

— Влево двадцать градусов!

— Вправо пять градусов!

— Пошёл в замёт! — посылал команды Несин, всё время держа в поле зрения судно и косяк, к которому его надо подвести.

Рыбаки ни о чём не переспрашивали — понимали с полуслова и маневрировали по команде, как будто они были связаны с самолётом ниточкой.