— Господин подъесаул! Генерал Корнилов отрешен Керенским... Все дело провалилось. В Выборге солдатами убит командир корпуса и много офицеров. В полк приехали матросы и требуют от полка постановления: «За кого мы? За Корнилова или за Керенского?» Все сотни вынесли постановление «за Керенского»... Председатель полкового комитета вахмистр Писаренко прибыл в нашу сотню с этим вопросом... мы не знаем, — что делать? И без Вас не можем дать ему ответа... почему он и требует Вас немедленно же придти в сотню — и говорить с ним...
Кровь ударила мне в душу, в лицо, во все мое существо, и я почувствовал такую злость к революции, к сотням нашего полка, вынесшим резолюцию «за Керенского», и к вахмистру Писаренко, который «требует» меня к себе, а не просит... я почувствовал такую беспомощность, пустоту и банкротство в своей душе, что — сегодняшний такой ясный солнечный день — показался мне темнее ночи...
Я почувствовал, что все, что я делал во все эти жуткие месяцы революции по оздоровлению казаков, и что будто бы все уже подходило к своему благодатному концу — все это погибло вот сейчас, и погибло безвозвратн о...
И если арестован генерал Корнилов, Верховный Главнокомандующий, национальный герой страны, и арестован так просто, то что же тогда мы?.. Она, революция, ведь совсем тогда раздавит нас, офицеров!
Немедленно же сообщаю ужасную новость всем и тороплюсь в свою сотню, в нашу милую Светлановку.
Он мой станичник. Его я знал с детских лет. Подворье его отца было недалеко от нашего, а участки земли — почти рядом. В одно лето их отец-вдовец просил помочь скосить ему несколько десятин пшеницы, которая, перезрев на корне, уже высыпалась. Я был учеником Майкопского технического училища и на каникулах работал в своих садах над Кубанью и в степи, что было нормально в каждом казачьем семействе. Отец и послал меня к ним «с жатвенной косилкой». Младший брат Жорж был «погонышем» в седле на переднем уносе четверки лошадей в упряжке косилки.
Как принято на жнитве — кроме платы за косовицу по 4 рубля от десятины — мы обедали и ужинали с семьей Йи-саренко, на ночь возвращаясь «в свой табор». Деревянными ложками ели вместе борщ из общей большой деревянной чашки и еще что-то... У отца Писаренко два сына и две красавицы-девицы дочери. Старший сын давно окончил «за Каспием» свою действительную службу в 1-м Кавказском полку, а Гришка был двумя годами старше меня. До этого, в станичном двухклассном училище, он был вместе со мною и бросил учиться в 4-м отделении.
Ежедневно, после классных занятий, расходясь по домам, мы, казачата, всегда «дрались край на край», т. е. восточная часть станицы, исключительно «староверская» (бывшие донские казаки) — дралась с западной частью станицы, бывших малороссийских казаков. Для облегчения в драке — мы навешивали свои ученические сумки на смирных казачат, к которым принадлежал и Гришка Писаренко. И, кстати, наш старший брат Андрей, будущий войсковой старшина.
Гришка Писаренко — худой, длинный, в какой-то бабьей ватной стеганой шубе, слегка согнутый, обвешанный нашими сумками — всегда стоял далеко «от поля битвы» и мрачно созерцал нашу молодецкую, с шумом, с криком «стой, не бойсь» баталию. За это его прозвали «дылда», т. е. негодный, трусливый казачишка.
С тех далеких лет я его больше не видел, так как учился. Но в 1913 г., как умного казака, его назначили в полковую учебную команду, где я был помощником, только что окончив военное училище, имея чин хорунжего.
Писаренко, хорошо грамотный казак против других, очень преуспевал в изучении военных уставов и был отличный гимнаст на снарядах. Но его характер... Когда он бывал дежурный по команде — такого придиры к своим же каза-кам-учебнянам трудно было найти. Его они не любили, его они не боялись и разыгрывали, как могли. Вахмистром команды тогда был Н.И. Бородычев*.
Так вот: к этому Гришке Писаренко я шел «для объяснения» по политическому моменту и... он меня «требовал» к себе. Трудно найти большую иронию революции...
Моя 2-я сотня вся в сборе. В кругу ее Писаренко — в черкеске и при шашке.
— Здравствуйте, Григорий, — говорю я ему и, как всех своих станичников полку, называю по имени.
— Здравия желаю, господин подъесаул! — отвечает он по-строевому, взяв руку под козырек.
Бросив глаз на сотню, на урядников — вижу, что здесь уже много было говорено до меня и дело, видимо, плохое...
— Як Вам по службе, господин подъесаул, — немного ехидно говорит он. — От полка требуют постановления — за кого мы — за Керенского или за Корнилова? Как известно, Ваша 2-я сотня вынесла постановление за генерала Корнилова... но Корнилов теперь отрешен от должности Керенским... к нам приехали из Выборга матросы... они ждут ответа... все сотни стоят за Керенского... теперь нужен официальный ответ от Вашей сотни! Сотня не хочет сказать своего мнения без Вас. Что Вы скажете на это? — внятно сказал Писаренко, довольно смело и чуть победоносно.