С Корниловским конным

Прошло дня два-три. Поздно вечером сижу в своей музейной комнате с высоким потолком и с тяжелыми шторами на окнах и что-то пишу. В комнате тишина. Все средневековые доспехи рыцарей, украшающие стены, своим холодным металлом только давят на душу. Я всегда чувствовал некоторую неприятность, когда, входя в свой кабинет, проходил мимо парных рыцарей в металлических бронях с опущенными забралами, стоявшими часовыми у моей двери. Проходишь, словно между двух скелетов в два человеческих роста. Да еще в темноте. Невольно содрогаешься... А теперь, когда на душе так грустно и одиноко, — все это в особенности неприятно.

Вдруг слышу шуршание многих пар сапог в коридоре и топот людей. Потом робкий стук в дверь и голос вахмистра Толстова:

— Господин подъесаул... дозвольте войти?

— Входите... — негромко отвечаю.

В раскрытую дверь входят: вахмистр, все взводные урядники — Федоров, Копанев, Шевляков, Маслов, председатель сотенного комитета Козьма Волобуев, сотенный каптенармус урядник Чусов (мой учебнянин) и запевалы-урядники Фендриков и Сапегин. Все в черкесках и при шашках. Сняли папахи, взяв их по-уставному, как «на молитву». Встав со стула и застегнув черкеску на нижний крючок, — смотрю на них. Вид их смущенный. Вахмистр Толстов докладывает, с перерывами в словах:

— Господин подъесаул... мы пришли делегатами от сотни... сотня извиняется перед Вами... и просит не сердиться... и вернуться к ней... и она будет по-прежнему послушна Вам.

Я смотрю на них с нескрываемой любовью. А рыжий Чусов, очень умный казак, при моем взгляде на него — густо краснеет и опускает глаза вниз. Всем им почему-то неловко. И это так не похоже на них. Ведь такие молодцы! И большинство их очень смелые на слова! А вот теперь — словно провинившиеся школьники. Но главное — я отлично знаю, что они-то здесь, эти урядники, совершенно ни при чем! Именно они всегда требовали порядка в сотне! И им русская революция противна, так как надо было командовать и руководить своими взводами во всех случаях сотенной жизни. Все это мне было так ясно, как и ясно было то, что сотня извиняется совершенно искренне.

Совершенно не желая надрывать душу своим молодецким урядникам ненужными объяснениями, даю 25 рублей Толстову и говорю:

— Вот Вам... после вечерней зари я приду в сотню... купите, что можно — водки, колбасы и французских булок... и пусть к столу соберутся желающие... и никаких объяснений... выпьем за мир! Идите! Все после зари.

В этот вечер молитву на заре казаки пели воодушевлен о, как никогда. Через пять минут после нее я вошел в помещение первой полусотни на даче Светлановка. На мое приветствие все они откликнулись так, что можно было ожидать обвала потолка. Собралась вся сотня. На столах было столько водки и закусок, что мои 25 рублей совершенно не окупали всего этого.

— Откуда все это? — спрашиваю.

■— Вы извините, господин подъесаул, но... мы еще сами сложились... кто сколько мог, — с улыбкой отвечает Толстов.

Наш мир с сотней в этот вечер был зафиксирован дружно, крепко и надолго. И, как оказалось, навсегда. И в этот памятный вечер песни лились так нежно, так душевно — как никогда до этого времени. Сотня пела отлично. От этих песен, от коротких душевных тостов, от душевной беседы — душа неслась к казачьему небу. Генерал Корнилов — победил!

Через несколько дней, распоряжением свыше — вся наша 5-я Кавказская казачья дивизия была переброшена вглубь Финляндии.

ТЕТРАДЬ ПЯТАЯ

Наш полк в Вильмондстранде

Временное правительство под председательством Керенского, ставшим и Верховным Главнокомандующим русскими войсками — после ликвидации корниловского выступления, видимо, не желая иметь вблизи Петрограда казачьих частей, — нашу 5-ю Кавказскую дивизию отправило подальше от столицы, разбросав полки так:

1. Штаб дивизии, 1-й Кавказский и 3-й Линейный полки с 6-й Кубанской батареей — в городок Вильмондстранд (по-фински — Лапперанта).

2. 1-й Таманский полк и 4-ю Кубанскую батарею — в Выборг (Виипури).

3. 3-й Екатеринодарский полк — в Гельсингфорс (Хельсинки).

В маленьких, почти игрушечных, финских товарных вагонах сотни полка поэшелонно подошли к маленькому железнодорожному вокзалу и остановились. Дальше дорога не шла. В городе Вильмондстранде был ее конец (тупик).

У вокзала стоят толпы солдат и мрачно смотрят на казаков. Здесь квартирует какая-то тыловая часть и имеется комендант города в чине поручика. При нем жена, свояченица и теща. Они из города Старой Руссы. Все красивы и хорошо воспитаны. Комендант-поручик исключительно внимателен к нам и говорит, что его солдаты «шалят», и он очень рад, что в его город прибыли казаки, у которых всегда порядок.