С крестом и мушкетом

«Антониу Теллиш, правитель Гоа, — Мануэлу де Соуза Коутиньо, капитану крепости Малакка.

Меня очень огорчило письмо, полученное в прошлом месяце из Малакки. Город нуждается во многом, а последний раз деньги и подкрепления из Португалии приходили четыре года тому назад. Когда я прибыл в Гоа, я нашел галионы полусгнившими, казну без единого риала, а долг равным 50 тысячам риалов. И несмотря на это, я все же сумел послать восемь галионов в Малакку. Тем временем пришли вести с Цейлона о разрушении крепости в Негомбо и осаде Коломбо. Я должен был послать туда ломощь. Я очень хорошо понимаю, что помощь, которая предоставляется Вам, незначительная. Но что я могу поделать? У меня нет ни одного галиона, чтобы выслать Вам подкрепления. Жители города должны понять, что мое сердце с ними и что если я не посылаю флотилию, то только потому, что не в состоянии сделать это.

Гоа, 24 апреля 1940 года».

Фернандиш Пинту, член городского совета при капитане крепости Малакка, не проронил ни слова, пока шло обсуждение письма из Гоа. Собственно говоря, обсуждать было нечего. Помощь из Гоа не придет. Малакка может рассчитывать только на собственные силы. Пинту, прикрыв глаза, слушал хвастливые речи губернатора, главного судьи и своего непосредственного начальника — виадора[41]

, которые уверяли собравшихся, что Малакка и на этот раз отобьет врага.

Сразу после окончания совета он велел отнести себя домой, хотя дела требовали его присутствия в таможне: надо было бы сделать обыск на судне этого наглеца, капитана, пришедшего из соседнего малайского княжества Перак с грузом олова. Если этого не сделать тотчас, капитан продаст олово торговцам из Упеха, а завтра оно уйдет дальше, не принеся ни одного крузадо в казну.

Впрочем, какой толк? Все равно, даже если он найдет олово, виадор на следующий день отпустит капитана, облегчив его кошелек на десяток крузадо, и он, Пинту, ничего не сможет поделать. Не окажется сговорчивым виадор — капитан дойдет до главного судьи, который (и это знал весь город) за три года скопил 25 тысяч крузадо — и это при жалованье в 200 мильрейсов, или 833 с третью крузадо в год!

Дом потомственного жителя Малакки Фернандиша Пинту находился на холме Пресвятой Богородицы, рядом с церковью Благовещенья, там, где его построил еще дед, пришедший в Малакку вместе с д'Албукерки.

Молча сидел старик у окна, из которого хорошо был виден не только город, но и предместья и рисовые поля.

Узкие улочки, вдоль которых стояли каменные и деревянные дома с крепкими воротами и внутренними двориками — совсем как в Опорто, говорили прибывавшие в Малакку португальцы, — сбегали с холма от церкви и иезуитской коллегии Сан-Паулу во все стороны.

Вон у северной стены видна башня крепости «Фамоза», главного укрепления города. Видны и бастионы: западный, выходящий к морю, — Сан-Педру; северовосточный, выходящий к реке, — Сан-Домингу; южный, смотрящий в море, — Сантьяго. Не виден бастион Матери Божьей, тот, что находится на восточной стороне, — его закрывают еще не достроенный августииский монастырь и церковь Сан-Антониу. Не виден из окна Пинту и другой бастион — Одиннадцати тысяч дев. Неподалеку от форта — церковь Успенья Богородицы, или просто Сэ, — кафедральный собор. Церковь заложена еще при д'Албукерки, а в 1557 году, году рождения Пинту, она стала собором — в Малакке был учрежден епископат.

Пинту не любил серо-коричневый, напоминавший крепость собор. Куда милее веселая и просторная церковь Санто-Домингу. Она, правда, бедновата — губернаторы и овидоры[42] не баловали ее своим вниманием, — но Пинту привык к ней: там он исповедовался в первый раз, там он венчался, там отпевали двух сыновей и зятя, там отпоют и его, если… если его не убьют в резне, которая начнется, когда голландцы ворвутся в город.