С куклами к экватору

Вмешательство техники не всегда благодетельно, мы говорили об этом уже по поводу спектакля индийских кукольников. Но сейчас я хочу привести особенно важное возражение, которое относится и к нам. С запада на восток, вплоть до самых, казалось бы, нетронутых видов народного творчества, распространяется поверие, будто музыка, чтобы быть красивой, должна пройти через микрофон. В захолустных деревушках Цейлона мы страдали от рева громкоговорителей, а на Яве нам пришлось в маленьком закрытом помещении слушать мощный гамелановый оркестр через усилитель.

Разве человеческий слух ухудшился вследствие какой-нибудь болезни? Неужели граммофон, радио, кино ухудшили его настолько, что мы уже не воспринимаем неискаженный звук живого инструмента даже в тех случаях, когда сидим непосредственно перед ним? Здоровый человек, который отказывается от натурального кофе и пьет суррогат, показался бы нам подозрительным. Но все мы идем на то, чтобы певица джаза, стоящая в каком-нибудь метре от нас, гудела в микрофон. Быть может, для нас важен эффект интимного шепота, слышимого дыхания? Вовсе нет. Просто нам хочется, слушая, мнить себя участниками фильма. Мнить… К мнимой цивилизации наших увеселительных заведений не подходят волнующие, ничем не прикрытые свойства духовых инструментов, не говоря уж о бархатистой нежности виолончели. Все это запихивают в микрофон, пропускают через хрипящую мясорубку. Скоро наш извращенный организм разучится отличать свежую красоту от консервированной.

Не думайте, я не сторонник только старых методов, но меня раздражают консервы, плохие суррогаты. Репродукционные аппараты еще очень несовершенны; я от всей души желаю техникам, чтобы они при помощи стереозвука и других нововведений как можно скорее усовершенствовали их. Но и после этого надо будет пользоваться ими только там, где это неизбежно. А оркестры, находящиеся от нас на расстоянии одной ступеньки, конферансье, актеров, кукольников, народных певцов, декламаторов не следует снабжать излишними техническим приборами.

В тропиках дело с этим обстоит еще хуже, чем у нас: там сильно колеблется напряжение в сети, аппаратура от сырости портится. Об этом мы уже говорили. И все-таки даже там деревенские музыканты и кукольники воображают, что без микрофона они окажутся в доисторических временах. Двадцатый век они догоняют, покупая громкоговоритель и включая сильнейшие электрические лампы.

В конце концов всякий шум стал для нас невыносимым. Не только из-за физической боли в ушах и тщетной жажды насладиться чистыми звуками. Наша совесть была чуточку нечиста из-за причастности к импорту микрофоновой псевдоцивилизации. Машины? Тысячу раз да! Но для работы. А для развлечений, поскольку это возможно, ради бога живой голос, живой инструмент, непосредственное тепло, идущее от человека к человеку. Без суррогата, без мясорубки, без мнимостей.

И вот здесь сразу, без всякого перехода, я кончаю наметки о куклах, танцах и музыке на Яве, так как мои товарищи отказались читать их. «Выезжая с тобой, — заявили они, — мы мирились с тем, что ты скорее коллекционер масок, чем автор путевых записок. Рядового читателя ты привлек к этой книге обещанием веселых приключений. Так расскажи же что-нибудь веселое. Посмотри, как умеют некоторые писатели преподносить экзотику. В крайнем случае рассказывают что-нибудь милое о животных и детях. На Яве много прелестных ящериц, знаешь ты что-нибудь о них?»

Ящерицы титияк. Как их не знать! Они сидят во всех комнатах на стенах, неподалеку от лампы, почти прозрачные, словно безжизненные, и вдруг срываются с места, чтобы проглотить севшую неподалеку мушку. А то чуть-чуть нетерпеливо постучат хвостиком по стене или окну, как мы барабаним иногда пальцами по столу, напоминая официанту о давно заказанном шницеле.

Как-то меня пригласили в индонезийскую радиостудию. Там мне пришлось делать то, что все мы делаем стиснув зубы: отвечать без всякой подготовки, прямо перед микрофоном, на вопросы хорошо подготовившегося репортера. Когда я с грехом пополам разговорился, прорвавшись сквозь дебри первых «оттого», «потому что», «значит», раздался резкий стук в окно студии. Это была всего лишь ящерица титияк, но она буквально сорвала мое выступление. Я так и не перестал заикаться, и тут уже в моем рассказе нет ничего веселого.

Однажды наше посольство прислало нам красиво отпечатанное приглашение, а так как посольству неудобно приглашать на пиво, оно звало на чай. Но пиво подавали, чем мы были очень довольны. Было жарко, и Карлик обнаружил на подоконнике огромного зеленого жука-богомола. «Богомол!» — воскликнул он и бросился к нему, как титияк на муху.