С куклами к экватору

Говорят, что от страшного до смешного один шаг, так как страх переходит иногда в освобождающий смех. Например, Вашек в «Проданной невесте» прекращает панику, сорвав с головы маску медведя, и люди, в ужасе бежавшие со сцены, останавливаются и хохочут. Но разве до этого смеха был только один шаг? Разве не преодолевались при этом довольно серьезные препятствия? «Спасайтесь! Медведь!»— кричал кто-то. Разум столкнулся с хищником, с чем-то непостижимо страшным и спасовал. Было такое мгновение, когда казалось, будто он может свернуть с привычного пути. Но потом обнаружилось, что паника была ложной… тут же открылась отдушина смеха, и нараставшее напряжение приятно разрядилось.

Вашек хотел, чтобы его маска была как живая, он стремился вызвать представление о настоящем медведе; игрой она стала в тот момент, когда выяснилась подделка.

У масок богов это далеко не так просто. Их гротескность не в том, что они были сначала страшными, смешными они становятся не после того, как их наденет обыкновенный смертный. Впечатление такое, что они с самого начала задуманы немножко смешными. Они стоят на грани

между страшным и смешным, как раз там, где пролегает нечеткая граница между, тем и другим. Художник создал маски так, словно хотел использовать неуверенность, неустойчивость, тревогу, при которых человек теряет контроль над собой.

В просто страшном человек разбирается (он даже любит легкую щекотку страха, об этом свидетельствует популярность страшных рассказов, фильмов и т. д.), просто смешным он наслаждается еще больше. Но он не любит промежуточных состояний и, когда не знает, что ему думать, теряется. Легко сказать ужасу «Нет!» и веселью «Да!». Но что сказать чему-то находящемуся между ними, когда ответ не приходит сам собой, когда от неуверенности робеет самый искусный говорун, которого вообще ничем не смутишь?

Робость. Именно такой шок стремились вызвать творцы гротескных масок. Не доводить до того, чтобы от страха захватило дух — такой страх быстро испарился бы или под влиянием привычки утратил свою действенность. В жизни наказание не всегда следует быстро, очевидно и автоматически за преступлением, и отлично известно, что совершающие преступление не так уж боятся бога (или правосудия вообще). Священники всегда знали, что гораздо лучше пробуждать совесть. Нет необходимости заставлять людей цепенеть от страха, достаточно вселить в них робость.

Самая натуральная маска медведя не кусает, что ж обращать на нее внимание? Но поместите в храм божество с таинственно гротескной, пугающе смешной маской, и, быть может, циник встревожится. Маска неподвижна, но влияние ее длительно. Она как бы говорит: «Неужели ты все знаешь? Действительно все? Обо мне, о себе?»

От такого колдовства не застрахованы даже цивилизованные люди нашего времени. Франц Кафка умудряется, например, держать своих читателей на протяжении всего романа именно в таком тревожном состоянии неуверенности. Он создал некий таинственный суд, недоступную крепость и снабдил их всеми свойствами пугающе смешных масок божества. Его рисунок, полный неприятных, отвратительных подробностей, в то же время так навязчив, что читателю не удается освободиться от его гнета. Читатель не может отделаться заранее готовым ответом ни от «Процесса», ни от «Замка», а это, вероятно, главное, к чему стремится автор: нарушить рутину общественного благополучия, изгнать равнодушие из обжитых берлог мещанина-хищника, поставить его лицом к лицу со взбудораженной стихией.

Таким образом, я прихожу к выводу, что творцы масок, по-видимому, намеренно придавали им пугающе смешную гротескную двойственность. Они награждали бога чертами зверя и смешивали особенное с обыденным, благородное с пошлым, притягивающее с отталкивающим. Примитивные художники, так же как рафинированные, чувствовали, что таким образом можно создать благоприятную атмосферу для атаки на человеческое безразличие.

Для чего же прибегают к такому приему? Художникам надо иногда встряхнуть человека. Они хотят поколебать почву под его ногами, чтобы он не чувствовал себя таким отвратительно самоуверенным. Чтобы не воспринимал все как очевидное, заранее данное, гладкое. Чтобы призадумался. Лучше вел себя. Изменился.

Свою атаку художники часто вели с позиций религии, но это не значит, что ее нельзя предпринимать с других позиций. Думающий, активный человек нужен в первую очередь тем, кто стремится к изменению общественного порядка.

Художники вели наступление на самовлюбленного мещанина самыми разными средствами. Гоголь прибегал иногда к мистификации, Салтыков-Щедрин к гротеску, Маяковский к оскорблению, Гашек к розыгрышу.

Мне кажется, что пугающе смешные маски богов принадлежат к разряду древнейших средств этого рода.

О ВЕЩАХ,

СИМВОЛИЗИРУЮЩИХ МИР