С любовью, верой и отвагой

   — Я приготовила вам, Александр Андреевич, особливый подарок, — сказала дочка подполковника. — Но пока не говорите о нём моей матушке.

   — Почему? — спросила Надежда.

   — Так мне хочется, — ответила девочка, взяла её руку и надела ей на мизинец тонкое золотое колечко.

   — Лиза, где ты его взяла?

   — Тётя Домника вчера подарила мне три таких на Пасху. Два — с камушками, они гусару не подходят. А это — лучше.

   — Спасибо, дружочек, но, право...

   — Ещё раз, Александр Андреевич, Христос воскресе!

   — Воистину воскресе...

Едва Надежда произнесла эти слова, как Лиза встала на цыпочки, обняла её за шею и поцеловала в губы. Но это был вовсе не пасхальный поцелуй, а самый настоящий любовный — долгий, терпкий и страстный. Надежда с силой разжала её объятия:

   — Лиза, да что с тобой?!

   — Я вас люблю! — крикнула Лиза и тут же, с алыми от смущения щеками, отпрянула в сторону, прыгнула, как коза, на другую садовую дорожку и убежала.

Надежда же осталась стоять возле куста роз, чувствуя, что боль поселяется в её сердце.

   — О Господи! — печально вздохнула она. — И откуда такое несчастье...

В доме Павлищевых бывало много мужчин, женатых и холостых, молодых и старых, красивых, сильных, храбрых, с отличными манерами. Но Елизавета почему-то выбрала её. Да, она помогала дочери командира с французской грамматикой, учила её рисовать, любила слушать её детские рассказы о разных разностях. Но делала она всё это, как бы держа в уме Ванечку. Ей хотелось опекать и воспитывать ребёнка, и вот какого ответа от рано повзрослевшей девочки она дождалась!

Однако, думала она, дочери подполковника всего лишь тринадцатый год. Это — её первая отроческая влюблённость, и она пройдёт, точно утренний сон. Правда, как вспоминала себя Надежда, она в тринадцать лет тоже была влюблена, но — в верховых лошадей, в книги, в великого русского полководца Суворова.

Хруст гравия под чьими-то быстрыми шагами вывел её из задумчивости. Перед Надеждой стоял портупей-юнкер Древич: взъерошенный, как воробей после драки, с дрожащими губами и красным лицом.

   — Ага, вы здесь, господин Александров! Далеко, значит, не ушли...

   — Слушаю вас, юнкер.

   — Оставьте этот тон! Как вы только посмели?.. Как вы могли соблазнить чистое, невинное существо! Воспользоваться его неопытностью...

   — О чём это вы, Древич?

   — Вы — негодяй! Вы — трус! Вы ответите... Я не допущу... — Он мял в руке перчатку, не решаясь сделать последний шаг.

   — Да вы просто спятили, юнкер, — сказала Надежда, взяла у него перчатку и тотчас засунула её Древичу за гусарский кушак, туго стянутый на талии.

   — Но это — вызов, — пробормотал он.

   — Кому вызов? Чей вызов? Куда? Зачем? — Надежда сердито наступала на него. — Милый юноша, вы хорошенько подумайте, прежде чем сделать что-либо серьёзное. Вызов на дуэль — это вам не игрушки!

Отчитав его, она уверенно пошла по дорожке к дому, а юнкер в растерянности смотрел ей вслед и кусал губы.

В доме было тихо. В гостиной Надежда не нашла ни души и вышла в коридор, где офицеры оставляли амуницию и оружие. Быстро надела она свою портупею с саблей, накинула на плечо ментик, взяла кивер и перчатки. Какое-то сильное, тревожное чувство подстёгивало её. Решив не прощаться с командиром, она снова вышла в сад, завернула за дом и направилась к конюшне. Теперь её занимала одна мысль: осёдлан ли Алмаз.

Древич бросился на неё внезапно. С саблей наголо он ждал корнета Александрова у флигеля. От прямого удара её спасла случайность. Юнкер споткнулся о камень, и клинок прошёл в полувершке от её плеча. В мгновенье ока Надежда выхватила оружие и отбила его новый выпад. Клинки звякнули в воздухе. Древич крикнул своему удачливому сопернику:

— Теперь не уйдёшь, козёл!

Уходить она и не собиралась. Отступая к стене дома, Надежда бросила в сторону кивер, накрутила на левую руку ментик, чтобы при необходимости прикрыться им, как щитом. Эта парадная одежда, обшитая кругом мехом, пуговицами, шнурами и галунами из нитей пряденого золота, вполне могла смягчить удар. Но пока Надежда легко парировала одной саблей все атаки противника и выжидала какой-нибудь его ошибки, желая лишь выбить у него из рук оружие.

Древич фехтовал беспорядочно и вкладывал в свои удары слишком много сил. Видимо, никто не научил его, как когда-то Вышемирский Надежду в Конно-Польском полку, что в фехтовании важна не сила, а ловкость и умение. Потому сабля юнкера каждый раз отлетала прочь. Он злился, нервничал, и от этого дело у него шло только хуже. Он хотел убить корнета Александрова немедленно, а убийство все откладывалось.

О том, что два молодых гусара дерутся на саблях в саду за домом, подполковнику, отдыхавшему в кабинете, сообщил конюх. Павлищев вскочил как ошпаренный. Взяв своего денщика и того же конюха, он кинулся к дуэлянтам. Увидев командира, Надежда сразу опустила оружие. В этот момент Древич нанёс ей свой наиболее точный удар, но конец клинка застрял в золотых шнурах ментика, потому что она успела встать к нему боком. Слуги набросились на портупей-юнкера сзади, схватили за руки. Он молча отбивался...