С небес на землю, но только с тобой (СИ)

      В душе стало пусто, одиноко и мерзко, до тошноты. Такая перспектива устрашала. Глеб молчал, он просто завис, пытаясь построить ответ без использования матов, пока на ум приходили только предлоги и местоимения.

      - Я в любом случае не дам сыну быть с тобой…

      - Слушай, - голос парня заставил напрячься, было в нем что-то такое холодное, колючее, не живое, пробирающее до самого мозга. – А каково это было уходить от меня и, со все еще не отмытой кровью под ногтями, идти к сыну, целовать его на ночь, читать сказки, зная, что я загибаюсь от боли в порванной заднице? Или ты и его трахал? - от этих слов было больно обоим, но Глеб уже не мог остановиться, прекрасно понимая, что это не так. Сейчас он переступает ту тонкую черту, которая удерживала его между жизнью и смертью. Пускай так, пускай смерть, но лишь бы уже скорее прекратить этот балаган. – Сколько ему было тогда? Восемь, или девять? Ты его случайно не продавал таким же, как ты извращенцам…

      - Ты сам-то слышишь, что несешь? Самому за Вика не больно? Ты же его любишь, - от последних слов лицо мужчины исказилось, словно у него разом разболелись все зубы.

      - А кто говорил о любви? – Глеб был сам не свой, он откровенно врал, стараясь вывести мужчину, бил по слабым местам, прекрасно осознавая, что из этого выйдет. – Я его трахал, жестко, грубо, прям как ты меня, - сердце отца защемило, стоило только представить эту картину, а уверенная улыбка, полная злобы и безумия, не давали и шанса усомниться в сказанных словах. – Открою тебе маленький секрет: я специально познакомился с ним, зная, кем он тебе приходится... влюбил его в себя… - каждое слово совпадает с ударом сердца, - заставил раскрыть мне душу, довериться, - липкий пот покрывает спину, а в горле застрял ком из противоречивых эмоций, - осталось лишь кинуть его, болезненно, жестоко, так, чтобы душу вырвало, нервы на клочки и на жизнь насрать. Он испытает все то, что чувствовал я, находясь каждый раз в непосредственной от тебя близости. Он будет страдать всю жизнь, если конечно не решит ее оборвать.

      Глеб замолчал, сам поражаясь, как уверенно дались ему эти слова, как не дрогнул голос, и не закрылись от ужаса глаза. Каждое слово бритвой по сердцу, но он терпел, знал, что так будет лучше, всем лучше. Вик, он же только на первый взгляд раздолбай, на самом деле он сильный, будет сильным, он справится. Плохое помнится долго, а хорошее забудется, и любовь эта забудется, он будет счастлив, за них обоих, просто обязан быть. Поэтому Глеб держался, видя, как в глазах Юрия что-то умерло. Ведь легко убедить человека, сказав ему то, во что он готов поверить. Нужно лишь немного актерского мастерства.

      - Я сделаю тебе больно, заставлю страдать, - каждое слово, как приговор, - сделаю из тебя подстилку, всего лишь вещь, без права собственного мнения, коей ты и являешься. А потом убью своими руками, но для начала отдохни. У тебя ведь ломка? – Глеб молчал, чувствуя, как после случайно брошенных слов, симптомы усилились, - ты сам будешь умолять меня тебя трахнуть за таблетки, отдашься за дозу. Ты будешь страдать, Глеб, - с этими словами Юрий встал и покинул помещение, закрыв за собой дверь.

      А Глеб так и сидел, бездумно смотря в стену и ненавидя себя, мысленно моля прощение у Вика.

      Юрий же чувствовал себя выжатым, как лимон. Всего пара фраз, брошенных в запале ссоры, и мир перевернулся. Как мог он предположить, что своими действиями сломает будущее сына? Жизнь интересная штука.

      Пока Глеба ломало без дозы, Юрий систематически напивался, с болью в сердце наблюдая, как выгибает парня на постели, как плотно сжимаются его пальцы на простынях, дрожат губы и пот беспрерывно стекает по вискам. Это было физически невыносимо. Как можно хотеть кого-то так сильно и желать убить одновременно? Можно ли любить, и ненавидеть одинаково сильно? Оказывается, возможно.

      Глеб не мог уснуть, сон полностью пропал, так же как и аппетит. Тошнота не отпускала ни на минуту, и все труднее было усидеть на месте. Топтание по комнате лишь раздражало, но оставаться неподвижным не было ни сил, ни возможности. Учащенное дыхание стало нормой, неконтролируемые слезы и обильный пот - верные спутники адской головной боли, пульс бешено трепещет где-то в горле, отдаваясь в виски. Когда же это закончится?! Просто нестерпимо хочется прекратить все это.

      Суставы выворачивает, кончики пальцев немеют, судорогою сводит мышцы, дико зудит кожа, хочется стянуть, сцарапать, содрать ее к чертовой матери, чтобы дать воздуху остудить пожар внутри. И из последних сил он сдерживается, чтобы не начать стонать в голос. Безуспешные попытки растереть мышцы не отзываются результатом. И выть хочется, стонать, простить, умолять прекратить эти мучения. Так хочется забыться, раствориться, исчезнуть. Когда сон, больше похожий на бред, все-таки забирает в свой плен, удается отключиться на пару минут. Перед глазами встает образ улыбчивого мальчишки, забравшегося в самое сердце и растопившего многолетнюю боль. Но стоит распахнуть глаза, как все возвращается на круги своя, усиливаясь в несколько раз.