С ней будут проблемы!

— Богатство, власть…. Мало ли причин? — пожимая плечами, отвечает Эл-Дин.

Какая же из них привела на свет тебя? Мне хочется спросить, но собственная скрытность не позволяет. Я бы не хотела, чтобы кто-то лез мне в душу.

— Полно, — согласно подтверждаю. — Ошибок не бывает?

— Нет, — резко качает головой мужчина, поднимаясь с кровати. Всю расслабленность с него смыло волной беспричинной раздраженности. Нет больше улыбчивого любовника. Злой, строгий, отрешенно-равнодушный.

Тянусь к нему. Сажусь на кровати, только сейчас замечая, что я в своей спальне.

— Прости, — шепчу, охватывая руками напряженную спину, вжимаюсь в нее обнаженной грудью, не понимая, ни за что прошу прощения, ни чем обидела его. Но так не хочется, чтобы это стало пропастью между нами. Ведь препятствий и так бесконечно много. Мы совершенно не знаем друг друга, у нас разный менталитет, воспитания, а он единственный кто может стать для меня чем-то большим.

Эл-Дин разворачивается в моих руках.

— Сладкое мое наваждение. Лучше бы ты никогда не приходила в мой кабинет, — шепчет, осыпая поцелуями-бабочками мои щеки. — Разве можно быть такой соблазнительной, искусительница?

Замирает, а я расслабленно льну к его груди, где взбудоражено, стучит встревоженное сердце.

— Тебе нужно в купальню, — подхватывая меня на руки, и через несколько широких шагов опускает уже посреди наполняющейся ванны. — Знаешь, прошлый раз, когда я нашел тебя здесь, я и мечтать не мог, что когда-нибудь буду держать тебя в объятиях, — бросает он и полным серьезности голосом требовательно приказывает: — Никому не рассказывай. Ничем себя не выдавай. Никто не должен узнать. Услышишь обо мне, увидишь меня — мы незнакомы. А лучше всего — забудь!

— Ты тоже забудешь? — при мысли об этом становится горько.

Он для этого ждал моего пробуждения? Лучше бы ушел раньше. Я бы и сама все поняла, а так.… Неужели все сказка закончилась, и часы отбили двенадцать?

— Почему? Ты чего-то боишься? — подобно утопающему цепляюсь за соломинку — страх может объяснить эту резкую перемену настроения и оставить нам шанс. — Ти-Мер говорил, что мужчину лишившего кандидатку девственности казнят. Этого ты боишься? — высказываю я предположение, пока его руки быстро натирают мое тело мылом. — Не бойся, ты не лишал меня девственности, — усмехаюсь, и руки, хозяйски поглаживающие мое тело, замирают, останавливаясь.

Несколько гулких ударов сердца Эл-Дин молчит, мнется неуверенно, раздумывая отвечать или не отвечать на мой вопрос. Мне не привычно видеть его таким. Это никак не вяжется с тем образом, что сложился в моей голове, и с той пугающей силой, что исходит от него.

— Этого тоже никто не должен узнать, — кивает он каким-то своим мыслям. — Главное, откровенная моя, ничем не выдавай факт нашего знакомства. Особенно императору.

— Почему?

И вновь в ответ тишина. Гнетущая, бесящая.

— Он любит ломать мои игрушки.

— Стало быть, игрушка? — сощурив глаза, яростно выплюнула я, задыхаясь от гнева.

— Именно! — вдруг огрызается Эл-Дин, разрывая мое сердце на две кровоточащие половинки. Ласковые прикосновения мочалки уже давно превратились в безжалостное трение. Он трет так яростно, будто хочет содрать с меня кожу заживо. — Поэтому не воображай ничего. Не ищи встречи и не броди тайными коридорами.

Недавнее счастье с треском разбитого стекла осыпается на каменный пол. Я буквально вижу, как катится по нему, громко звеня мое разбитое вдребезги сердце. Ничего. Не впервой.

— Уходи, — тихо прошу я, усилием воли удерживая скопившиеся в глазах слезы.

Эл-Дин отстраняется. Окидывает меня взглядом, сомневаясь в серьезности просьбы.

— Уходи! — повторяю тверже, и только боги знают чего мне стоит не дать дрогнуть голосу.

Он вновь смотрит на меня своими сверкающими звёздами, выворачивая мою душу наизнанку, но внутри все уже закаменело, смылось ворохом безразличия. Не он первый, не он последний, но ни один из них никогда не станет свидетелем моей слабости, не получит в руки такой козырь. Хватит, проходили.

Мужчина отступает, делая шаг в сторону двери.

— Убирайся! — требую я, видя, что Эл-Дин медлит, хочет что-то сказать, но так и не решается.

Не решаюсь и я. Просто сверлю его непреклонным взглядом, полным бесящего всех высокомерия и гордости. Что-что, а за ними, прятаться я умею.

В закрытую дверь ванной, летит непонятно как очутившаяся в руках мочалка. Врезается, брызгая во все стороны, оставляя потеки и мокрое некрасивое пятно. Так похожее на тот след, что мужчина успел оставить в моей душе.

— Убирайся! — повторяю бессильно, медленно оседая в ванну.

С остервенением тру кожу, что, кажется, навсегда пропиталась его запахом. Чувствую себя грязной и использованной. И это после самой замечательной ночи в моей жизни. Вот и пресловутое «ни о чем не пожалею».

Закрываю глаза, не в силах справиться с потоком самобичеваний.