С ней будут проблемы!

Я почти задыхаюсь от наслаждения, схожу с ума от вожделения, выгибаясь в ласкающих меня руках.

— Эл-Дин…, - шепчу, раскрываясь перед ним, моля о большем.

И снова его рот накрывает мой клитор, окатывая кожу жарким постыдным удовольствием. Не выдерживаю волны ощущений, взвизгиваю, выгибаюсь, захлебываясь желанием. Еще одно движение и я кончу…

Но нет. Он не дает мне кончить, его рот ускользает выше. Стремительно находит грудь. Накрывает торчащую горошинку соска, засасывает ее в рот.

Возбуждение схлынуло горячей волной, в глазах немного проясняется. Полный горького разочарования стон, срывается с губ.

— Эл-Дин, — не выдерживая, рычу я.

Бархатные губы смеются мне в грудь.

— Нетерпеливая.… Какая же ты, нетерпеливая, моя девочка.

Бархатная головка, раздвигая складочки и заполняя звенящую пустоту, выписывает мне долгожданное помилование. Оргазм накатывает горячей долгожданной волной. Я бьюсь в его руках, извиваюсь в пароксизме страсти, а он, наполнив меня, замирает, останавливается.

— Еще, еще, — рвется из меня бессовестным всхлипом. Мне чудовищно мало, словно и не заходилась я только что в еще не утихшем сладострастном исступлении.

И снова счастливый смех. Я будто открыла шкатулку со смешинками — озаренное улыбкой лицо Эл-Дина с ямочками на щеках выглядит необычно, так, словно кто-то раньше никогда не улыбался. Эта случайно заглянувшая в мое разгоряченное страстью сознание мысль вылетает из головы, едва мужчина делает первое движение…

Глава 16

Пресыщенное негой тело шевелиться не желало. Мышцы ломит, даже те из них, о которых я до этого не подозревала. Так было после первого занятия восточными танцами, тогда я также удивлялась тому, что и там, оказывается, может быть крепатура. Пересохшее горло дерет. Хриплый стон, с трудом сорвавшийся с губ, — я умудрилась сорвать голос. А в голове осколки этой ночи — сладкие, будоражащие, стыдные. Такие, что непременно захочется повторить.

Эта ночь стала для меня откровением. Заполненная страстью, ослепляющая немыслимой силой ощущений, с небольшими передышками, в которые я то ли спала, то ли выключалась от эмоциональной и физической перегрузки. И каждый раз я думала — все, хватит, больше не смогу. И так получила оргазмов больше, чем за всю предыдущую жизнь жизни.

Но Эл-Дин никак не мог вдоволь насытиться мной. Отпускал на несколько минут, а потом чувственными ласками вновь возрождал из пепла, пробуждая дремлющее во мне ненасытное чудовище. И я хваталась за него, пытаясь набрать его ласки и силы про запас, впитать в себя, как можно больше урвав за те несколько часов, что нам отпущено судьбой.

— Проснулась, мечта моя?

Теплая ладонь коснулась моей щеки. Нежная, легкая, она пробегает по скулам, очерчивая абрис лица, обводит подушечкой пальцев мочку уха, поправляет волоски на висках.

Вздыхаю, осознавая, что Эл-Дин точно понял — я уже не сплю. И как только заметил?

— У нас совсем немного времени, — ладонь задерживается, запутавшись в моих волосах. — А нам нужно все обсудить.

Мне же говорить совсем не хочется. Да и не знаю я, о чем нужно в таком случае говорить. Не было еще в моей жизни такого утра. Утра полного сладостной истомы, радостного предвкушения и надежды на продолжение.

Настороженная я поворачиваюсь к нему лицом, одаривая безмятежной улыбкой. Ощущение склеенности между ног и я вспоминаю, что мы не предохранялись. Осознание этого обжигает тревогой. Как я могла быть настолько безответственной? Не задуматься о последствиях? Это совсем на меня не похоже. Я не люблю рисковать и ставить под угрозу свое будущее. И уж точно не могу быть беспечной настолько, чтобы привести в мир ребенка, которому не смогу дать ничего. Даже любви и достойной матери.

— Больно? — беспокойство в серебристых глазах, и столько тревоги в Эл-Дин голосе, что мне становится стыдно за вырвавшийся стон досады.

Приоткрываю один глаз, залипая на колкой щетине и проносящемся воспоминании о том, как приятно она касается кожи. От пристального взгляда полного ярких звезд и многозначительной улыбки, будто кто-то понял, о чем я думаю, щеки алеют сами по себе.

— Мы не предохранялись, — озвучиваю свои опасения, и голос звучит так равнодушно и отстранённо, словно я говорю о чем-то несущественном.

В глазах мужчины застыло непонимание, и я пытаюсь объяснить:

— Что будет, если я забеременею?

— Не стоит волноваться. Ты не забеременеешь, — мне слышится явственный упрек в тоне Эл-Дина, но чем он вызван понять не могу и просто отмахиваюсь — есть вещи важнее, чем чьи-то обиды. — Разве тебе никто не объяснял, что беременность возможна, только если женщина этого хочет? И мужчина. Обоюдно и одновременно?

В голове вспышкой проносятся имена, придуманные для наших детей. Но потом облегченно выдыхаю — пусть мое сознание и попутало спьяну, но он же не мог хотеть детей в первую же ночь. Или мог? Смотрю с сомнением, примеряя различные варианты. Но ответа так и не нахожу.

— А как же тогда незаконнорождённые? — срывается с губ.

— Если женщина очень хочет ‑ есть специальные зелья.

— Зачем? — удивилась я, но тут же заткнулась.